Анна Банасюкевич
Спектакль о том, как трудно принять старость своих родителей и зависимость от своих детей, показал немецкий театр "She she pop" на фестивале NET.
Современный документальный театр в Европе это, зачастую, эксперименты по скрещиванию подлинного документа и фикшна, эстетики "бедного театра" и театральности. Спектакль "Завещание" немецкой женской команды "She she pop" тоже этого рода: оттолкнувшись от фабулы и конфликта "Короля Лира" Шекспира, они попытались спроецировать его на собственный опыт. Смешав текст трагедии с собственными словами, они произвели еще один микс: актрисы пригласили в проект собственных 70-80-летних отцов, не-актеров.
Подобный рискованный шаг заставил создателей спектакля искать определенную форму – скатись они в воспроизведение бытовых ссор, действо обернулось бы безвкусицей и потеряло бы какой-либо смысл: подобное почти каждый из зрителей может устроить себе сам. Немецкий театр пошел по другому пути.
Первое, что обращает на себя внимание: в спектакле никто не кричит. Никто даже не повышает голоса. Более того – он практически лишен диалога. Даже, когда актеры примеряют на себя роли шекспировской трагедии, они и не пытаются "играть" в нее. Спектакль тут же приобретает форму дискуссии, в процессе которой актеры, разбирая ситуацию за ситуацией, от анализа пьесы перебираются к собственной жизни. Отстранившись от себя по максимуму, они тем самым находят те пути решения своих собственных конфликтов, которые невозможны или не очевидны в обычной жизни.
Первая же сцена пьесы вызывает протест у одного из отцов: как Лир мог поверить грубой лести старших дочерей? Разбирая предмет конфликта, персонажи – и дети, и родители – перечисляют возможные проблемные зоны. Наследство, внуки, различие в мировоззрении – кто-то из детей ненавидит "правые" взгляды отца, кого-то бесит, что своей библиотекой он загромоздил всю квартиру.
В каких-то внешних приметах немецкий спектакль в России воспринимается неизбежно иронично, большинству населения бывшего СССР мало понятны вопросы наследства – разве что речь может идти о квартире, но вряд ли о персидском ковре. Довольно забавно слушать про невыносимую тесноту, которую создаст библиотека в шестикомнатной квартире дочери с гражданским мужем. Библиотека в спектакле возникает как аналог рыцарской свиты, потребовав упразднить которую, Регана и Гонерилья, согласно Шекспиру, доводят отца до сумасшествия. Впрочем, один из отцов в спектакле "She she pop" тоже недоволен подобным сравнением, он напоминает своим оппонентам-"детям", что свита носила еще и охранный характер. Но дело даже не в этом, а в том, что это условие, та плата, которую вынужденный проявить свою слабость старый отец просит с дочерей за это природой предначертанное унижение.
Герои составляют список взаимных требований и условий – их цель избежать конфликта, найти решение. Один из отцов, физик по образованию, выводит целую формулу – дифференциальное уравнение, с помощью которого можно было бы предотвратить ошибку Лира. Если переводить на понятный язык все те термины, которыми сыплет персонаж, то получится, что Лир выплеснул одномоментно всю свою отцовскую любовь и все свои возможности, а надо было равномерно распределить их на остаток своих лет. Проблема одна – для точной науки не хватает умения предсказывать день своей смерти. Но Лир тоже был неправ – бартерная сделка, предусматривавшая обмен землевладения на любовь, провалилась.
Среди требований детей – не играть на трубе голым, научиться пользоваться мобильным телефоном и использовать слуховой аппарат. Среди требований родителей – список необходимых вещей – например, компьютер и сканер. Для технически подкованного старика этот набор – доказательство своей нужности. Как он формулирует: "настроить ящик на мэйле можно и лежа, и без зубов". Идеал достойной старости – автономность, оптимальное попечение и важные социальные контакты.
Спектакль оформлен не броско – на фоне бумажных полос с узорами из дырочек (похоже на перфорацию) расположен экран, на него проецируются крупным планом лица героев, в основном, стариков. Они сидят на диванчике, а перед ними маленькие домашние камеры. На них обычная, старомодная, в общем, одежда – рубахи, вязаные жилетки. На ногах – большие резиновые сапоги на шнуровке с блестящими гирляндами, это что-то вроде царского знака, признака власти. Дети стащат с них эти сапоги ближе к финалу и разденут до белья в сцене бури. Из скучных обычных взрослых они превратятся в картонных злодеев, напялив картонные короны и нацепив на лица распечатанные на принтере какие-то искривленные злобой физиономии. Впрочем, эта театральная вставка, окарикатуренный Шекспир, сменится следующим актом – примирение Лира с Корделией в варианте немцев будет походить на обычные кухонные посиделки. Спектакль четко следует за пятиактовой структурой Шекспира.
Важно, что тот конфликт поколений, который обозначен в спектакле, явлен не только на уровне социальном, он еще и в эстетике. Спектакль все время как будто спорит с собой. Помимо структуры пьесы, здесь есть и хронология репетиций: на экране обозначают этапы создания спектаклей, а актеры иногда надевают наушники и цитируют то, что говорили, когда все только придумывали. Дискуссия перерастает в бунт, и вот уже один из отцов готов покинуть проект. Кто-то из них подходит к микрофону и четко обозначает свое неприятие происходящего. Он обличает дочерей в том, что они создают культуру провокации. Что их искусство – от болезненной тяги к душевному эксгибиоционизму, оно не дает радости, а только лишь стыд. Этот поколенческий конфликт, данный еще и в эстетическом своем аспекте, становится объемнее, глубже.
Только пройдя этим путем осторожного сопротивления, потом обострения, непонимания, конфликта, герои получают право на сближение, на примирение – теперь их обещание простить друг другу то или иное звучат не просто как обязательный моральный посыл. Это – выстраданное, и пафоса тут нет, скорее даже ирония – не в них самих, а в реакции зала, который узнает смешные, но такие важные и роковые обиды и претензии. Например, как отец посоветовал сыну, впервые начавшему встречаться с девушкой, не зацикливаться на одной, а копить опыт. А кто-то из отцов, наконец, готов простить дочери, что та занялась не наукой, а каким-то театром перформанса.
