В тот год я работала переводчиком в мотеле "Ольгино". Не расходясь со своим названием, гостиница нового для Ленинграда типа, стояла в маленьком поселке на полпути между городом и границей, откуда двигались в огромных количествах финские туристы, истомленные у себя на родине сухим законом. Называлось это "водка-туризм". До культурной столицы финские гости не дотягивали. Уже тепленькими, их ссаживали в "Ольгино", где они и завершали свое довольно однообразное путешествие. Надо ли добавлять, что, кроме пьянства, в мотеле процветали и все сопутствующие услуги.
Переводчиков, точнее, переводчиц, работало там довольно много, около десяти. Интеллигентные растютехи, мы мало знали и мало вникали в сложную жизнь мотеля. Однако фарцовка процветала таким махровым пламенем, что, к слову сказать, я смоталась оттуда довольно быстро, от греха подальше.
Тем, кто забыл, напомню: во всех коллективах, особенно женских, было в то время распространено такое явление, как примерка. Из соседнего, например, отдела, приходила тетенька. Она заговорщицки оглядывалась, нет ли начальства, плотно закрывала дверь и, понизив голос, сообщала: "Девочки, есть югославские сапоги!"
Девочки бросали вязание, мужчин выгоняли покурить, и начиналось счастье: сапоги щупали, меряли, обсуждали, звонили домой, чтобы посоветоваться с мамой, собирали деньги, покупали в складчину и стучали об пол каблучком. Мужчины, изгнанные в курилку, время от времени пытались проникнуть в отдел, якобы за делом, особенно если предмет примерки составляли более увлекательные предметы туалета, чем сапоги, девочки визжали, нарушителя с шумом выталкивали и снова примеривали и крутились перед зеркалом.
В "Ольгино" прелесть этому популярному развлечению придавала близость границы.
В тот знаменательный день к стойке, где переводчицы ожидали очередного заплыва, прибежала старшая горничная.
— Девочки!- зашипела она тихо, но так, чтобы вся значимость новости достигла потребителя. — Привезли коробку бельгийских бюстгальтеров!
Современному читателю, наверное, даже и не представить, как выглядело изготовленное на фабрике с говорящим названием "Трибуна", изделие под условным названием "лифчик". Пожалуй, сегодня его можно было бы использовать как чехол для небольшого пылесоса.
"Заграничное" нижнее белье, невесомое и полупрозрачное, которое сочетало в себе одновременно печать недоступности и тень порока, доставали всеми правдами и неправдами и берегли для особых случаев.
Вытолкав двух мужчин, затесавшихся в наш дамский коллектив, мы заперлись в подсобке, где хранились канцпринадлежности для всего мотеля. Женские пальцы взволнованно копались в коробке, выхватывали пакет с нужным размером, и как ленты в руках у фокусника взметались в воздухе кружевные оборки! На ящики с ручками и кнопками летели блузки, свитера и кофточки.
В этот момент в дверь постучали.
— Алик, отстань!- закричали наперебой счастливые голоса.- Ишь чего захотел, пусти его!
— Девочки, это я!- сообщила из-за дверей старшая переводчица.- Срочно выходите все!
— Таня, мы не можем открыть, мы меряем, пусть финики подождут!- ответила начальнице самая бойкая из нас, Людмила. Она уже перемеряла три штуки и никак не могла подобрать подходящий размер.
— Откройте быстро, здесь никого нет!- распорядилась Таня.
Она проскользнула в приоткрытую дверь и обвела глазами вверенный ей коллектив, обнаженный до пояса, как на флюорографии.
— Вот вы тут веселитесь, — грозно сказала она,- а там, между прочим, Брежнев умер!
Мы оторопели. Это уже потом, когда их начали хоронить, как по расписанию, объявление об очередной скорбной утрате не стало бы поводом прервать увлекательное занятие. Брежнев казался вечным, как утренний туман. Все чувствовали, что надо что-то сказать в соответствие моменту, но что?
Людмила, лицо к начальству самое близкое, наморщила лоб, напряглась и выдала:
— Как уместно, девочки, что именно в этот день, именно сегодня, нам завезли черные траурные бюстгальтеры!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
