Карибский кризис в октябре 1962 года, как это ни покажется странно, стал моей первой личной драмой. Мне было три с половиной года и меня впервые поставили перед выбором, довольно жестким для ребенка, в силу возраста обитающего в мире любимых домашних вещей. "Нам придется срочно уехать, ты можешь взять с собой только одну игрушку",- твердо сказала мама. Обычно настроенный на шутливый тон папа тоже ничего не объяснил, сказал "надо на службу", молча положил в карман шинели пистолет без кобуры и ушел в темноту.
Не знаю, что это был за день. Может, 22 октября, когда американский президент Джон Кеннеди обратился к народу и объявил военную блокаду Кубы? В трехминутном телеобращении к нации он сказал тогда, что любая атака на любое государство с территории Кубы будет расценена как атака СССР на США со всеми вытекающими последствиями.
"На протяжении противостояния с Советами в течение жизни почти поколения, США подошли к последней черте… — писала газета New York Times 23 октября 1962 года. — Без всякого сомнения, господин Кеннеди — самый хладнокровный хозяин Белого дома, который сегодня нашел время поплавать в бассейне…Когда новость о кризисе донеслась до Уолл-стрит, на уже заколебавшемся рынке начался массовый сброс акций".
А может, это было 24 октября, когда Никита Хрущев отправил в Белый дом ответную телеграмму о том, что СССР считает введение блокады актом агрессии и будет ее игнорировать?
Советские корабли шли к Кубе. "Маленькая Панчита лихо танцует самбу, маленькая Панчита, Кубе — да, а янки — нет!", — пели мои старшие сестры. За исключением слова "маленькая" и "танцует" я не понимала почти ничего, но тоже пела.
Пистолет убедил меня окончательно, что на этот раз мои уговоры бесполезны. И я пошла прощаться со своими самыми любимыми друзьями — голенастой куклой Люсей в зеленом ацетатном платье, моей первой большой куклой с "настоящими" волосами. С плюшевым, изначально белым с рыжими пятнами Тузиком с искренним взглядом и висячими ушами лабрадора. С обезьянкой Читой — песня про Панчиту очень перекликалась с ее именем. С группой разновеликих малышей-голышей, которых теперь не помню ни по имени, ни в лицо — мы мастерили для них мебель из пустых спичечных коробков и даже торшер с абажуром из пластиковой баночки от плавленого сыра "Виола". С пупсом-китайцем, неведомо откуда занесенным в мой игрушечный ящик. Наверное, он был когда-то экзотической куклой в красивых восточных одеждах, которую папа, военный советник, привез домой старшим детям с Корейской войны. Китаец, доставшийся мне в четвертые руки, был вечно голым. Хотя мама связала ему какую-то кофту, одежка у него так и не прижилась, зато он был всегда востребованным в игре. Мы с сестрой звали его "китаеза", хотя родители учили, что называть надо по имени, а не по национальности.
Я прощалась с музыкальными заводными часами-теремком и с механической лошадкой… Мне надо было выбрать кого-то одного из них — и все они в мои три с половиной были для меня живыми. Остальных мы бросали в напряженной неизвестности пустой квартиры в доме, построенном пленными немцами на улице Коммунистической в городе Минск. В углах ее высоких потолков жили львы, которые иногда превращались в злых людей, а иногда — в безразличные маски. Я удивилась, однажды попав в этот дом взрослой и увидев, что это самая обычная лепнина в виде незамысловатого лепестка с двумя завитками.
Мое сердце разрывалось оттого, что приходится покидать друзей перед непонятной надвигающейся бедой. В итоге я поняла, что жальче всех мне Тузика с умильно торчащим розовым язычком, и с ним я никогда-никогда в жизни не расстанусь.
А утром мама сказала, что мы никуда не едем. И я закричала "Ура!!!".
Да нет, это наверняка было 25 октября, уверяет меня американец Джим. В то время, когда я прощалась со своими игрушками, он и его строительная бригада ждали в Нью-Йорке ракетной атаки точно так же, как мои родители на другом полушарии.
Он уверяет, что время истечения ультиматума, объявленного Кеннеди, завершалось в этот день к 11 утра по местному времени. Все, кто работал на строительстве здания на Шестой авеню, или Авеню американцев, на пересечении с 50-й стрит — то есть в самом центре Манхэттена — вышли на улицу и уселись на парапеты. Пили пиво, мрачно шутили, вроде "не дрейфь, Билли. Я позабочусь о твоей жене". Или: "отправь телеграмму тете на Аляску — пусть приедет собрать наши кости". И то и дело взглядывали на часы.
Потом на улицу стали выходить люди из офисов и работники отеля "Американо". Паники не было, но казалось, что время зависло. А потом на здании офиса телекомпании CBS побежала новостная строка — "советские корабли повернули назад". И они все закричали "Ура!!!".
В тот день СССР отозвал назад 14 кораблей, идущих к берегам взятой в блокаду Кубы. Тем не менее, Кеннеди секретным меморандумом под номером 199 приказал военному командованию в Европе, размещенному на севере Бельгии, приступить к погрузке ядерного оружия на бомбардировщик, который должен быть готов к атаке на СССР.
До Москвы, может быть, и не долетит — собьют. А до Минска — как раз, как в начале Великой Отечественной, рассуждали мои родители.
"На 22-й час ультиматума Пентагон обнародовал данные — около 60 миллионов человек могут найти укрытие в 112 тысячах убежищ… Люди приветствуют друг друга не "как дела?", а "что слышно?". Многие закупают воду, консервы и другие товары для убежища", — читаю я в номере New York Times за пятницу 26 октября. — "Это был день, когда 90 миллионов американцев провели 25-часовые сутки, поскольку часовая стрелка была впервые отодвинута назад — 18 штатов перешли на зимнее время".
Карибский кризис не прошел бесследно для моей семьи. Мама сказала, что нужно обязательно построить укрытие на случай ядерной войны — и мы построили деревянный дачный домик на окруженном лесом хуторе Теменица в ста километрах от Минска. Мама сказала, что дерево поглощает радиацию. Выхода из нашего домика было два — один обычный, через дверь, второй — ползком из погреба прямо в лес.
"Домик в лесу?! — смеются мои друзья американцы. — У нас из Нью-Йорка многие тогда двинули на север штата и построили настоящие железобетонные бункеры на случай ядерной войны. Тогда случился бум строительства личных замаскированных убежищ", — рассказывает Джим. В США таких называли "выживанцами" — они закупали генераторы и установки многократной очистки воды и запасались консервами в своих железобетонных пещерах. Такое личное бомбоубежище нам, советским, было не по карману…
"Возле Белого дома проходят непрерывные пикеты как с призывами к жестким мерам против Кубы, так и наоборот с требованием сохранить мир любой ценой. В акциях принимают участие "Студенческий союз мира", "Молодые американцы за мир", кубинские студенты и политические беженцы, а также пять членов "Американской нацистской партии", — читаю я в New York Times. А Джим говорит, что он и вся его бригада были просто в шоке — советские атомные ракеты оказались в 130 километрах от границы США. Почти как полдороги между Смоленском и Москвой.
Все-таки хорошо, что и для политиков Карибский кризис не прошел бесследно, и между Белым домом и Кремлем провели телефонную "горячую линию". Лидеры США и СССР поняли, что нужно разговаривать и как-то терпеть друг друга на этой планете. Очень хорошо. И я, русская, сижу в Нью-Йорке и смеюсь с американцами. И они просят меня в очередной раз рассказать, как родители строго наставляли меня в детстве не подбирать красивые иностранные блестящие вещи, потому что они могут быть подброшены американцами, и в них — взрывные устройства. А еще о том, как папа с мамой тайно слушали "Голос Америки", и просили меня никому об этом не говорить. И я, даром что ребенок, честно хранила этот семейный секрет вплоть до их смерти…
Я рассказываю американцам, что во времена моего детства их изображали в виде толстых дядек в цилиндрах и с атомной бомбой в руке. Они говорят, что нас — в виде медведей с той же самой бомбой. Сейчас это кажется странным — с чего бы вдруг мы тогда, 50 лет назад, были почти готовы убивать друг друга? Хотя, может быть, и я, и Джим, и вы — уцелели случайно?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
