Анна Банасюкевич
В Москве впервые показали спектакль Дмитрия Крымова "Сон в летнюю ночь", который еще летом увидели в Англии – сначала на Всемирном шекспировском фестивале, а потом в Эдинбурге.
Спектакль, который, на самом деле, называется "Как вам это понравится" по пьесе Шекспира "Сон в летнюю ночь" начинается с жесткого контакта со зрителем: по центральному проходу зала проносится толпа рабочих сцены. Ругаясь и толкаясь, они несут декорацию – пластмассовое разлапистое дерево. Толстые ветки задевают головы зрителей.
На сцене готовятся к спектаклю – артисты выстраиваются, надевают манишки, фраки, помогают друг другу натянуть узкие перчатки, поправляют воротнички. Немая сцена "озвучена" титрами на экране. Там – иронично и точно о закулисной жизни любого театра. Служители сцены обсуждают творчество Шекспира, переходя от ранних произведений к поздним. Спорят о стихосложении, а потом – о режиссере. А потом о его жене и ее добродетели. Вдруг актеры вспоминают, что вечером спектакль – вспомнить бы еще какой и о чем. О Пираме и Фисбе. Трагедия.
Собственно, все, что есть от Шекспира в новом спектакле Дмитрия Крымова – это про Пирама и Фисбу. Одна из сюжетных линий комедии "Сон в летнюю ночь" - о том, как ремесленники готовят спектакль – "Трагедию о Пираме и Фисбе", чтобы порадовать Герцога и его свиту. Дмитрий Крымов и его постоянная команда художников и актеров оттолкнулась от этого забавного сюжета, чтобы рассказать о театре. О том, из каких нелепостей рождается то, что потом, вопреки всем законам логики, может очаровать, потрясти, задеть.
В спектакле подробно воспроизводят все ритуалы, предшествующие премьере, - вот актеры замерли на сцене, вот появилась публика. Мужчины в дорогих костюмах, дамы в вечерних платьях и меховых боа, наряженные, аккуратно причесанные девочки. Несут в руках букеты, медленно проходят в ложи. Лия Ахеджакова, играющая одну из зрительниц, придирчиво осматривает стул, прежде чем сесть – орудуя букетом, как веником, сметает пыль. Безупречные официанты приносят в VIP-ложи шампанское, дальше все как всегда – мобильники, разговоры, нетерпеливое недовольство – почему не начинают?
"Сон в летнюю ночь" - пародия на спектакль, полная, с одной стороны, ироничного осознания всей безнадеги театрального дела, а с другой, радостной и иррациональной веры в него, в его необъяснимое волшебство, которое может возникнуть даже, когда торчат нитки и видны швы.
Унылый режиссер, не глядя на публику, поясняет – спектакль, мол, еще не готов, но авторы его надеются, что публика этого не заметит. А если даже и заметит, то пусть помнит: все, что на сцене, — не для ее корыстного удовольствия, а для искусства. Режиссер бубнит и бубнит, публика недоумевает, пытаясь уяснить смысл всей этой абракадабры. "Это модерн!", с интонацией знатока поясняет дилетантам зрительница Ахеджакова.
Спектакль все же начинается – на сцене появляются Пирам и Фисба – две гигантские куклы, которыми с помощью шестов управляют актеры. Каждая – в несколько человеческих ростов. Куклы двигают руками, ногами, могут садиться, Фисба даже моргает и открывает рот. Где-то видны элементы каркаса, где-то есть фрагменты одежды, например, белое платье Фисбы или ее рыжая перчатка. То и дело случаются казусы – железная рука Пирама (привет Терминатору), вопреки стараниям актеров, тянется к верхней ложе – зрители отскакивают, дама пытается отмахнуться от железного юноши букетом, но ее дочка оказывается мудрей – сует незабудки в настойчивую ладонь. Таких сцен в спектакле много, это и смешно, и трогательно своей старательной нелепостью, но есть и другое – без всяких претензий на правдоподобие, театр рождает иллюзию жизни. Громоздкие куклы, у одной из которых пластмассовая голова, а у другой – просто нарисованное лицо, примотанное к туловищу, оживают, начинают жить своей особенной жизнью, не всегда подчиняясь создателям. Лев, нападающий на Фисбу, - просто актер в плохо сшитом костюме. Еще в самом начале спектакля ему советуют не стричь ногти на ногах – чтобы прорывались через костюм, для правдоподобия. Он рычит и дергается, двое других актеров приставляют к его спине пару порванных зонтов – вроде, крылья. Смешно от наивной убогости этого площадного театра, но вдруг Шекспир – молчаливый Валерий Гаркалин в плохоньком длинноволосом парике - подходит к этому льву, а тот будто вываливается из сценария, воет остервенело, кусается, нападает. Как будто и правда поверил, что он лев.
У кого-то из зрителей звонит телефон, кому-то из девочек скучно, завзятая театралка-Ахеджакова важно вешает новые ярлыки: "Это перформанс!" "Андеграунд", - уверенно поправляет ее серьезный старичок из ложи напротив.
Немые сцены между гигантскими Фисбой и Пирамом проходят со своеобразной озвучкой: мужчина и женщина исполняют партии из какой-то немецкой оперы, ведущий всего действа поясняет зрителям содержание – вот сейчас он поет о своей любви, вот сейчас они расстаются. Мрачный Шекспир в глубине сцены бьет в барабан, отделяя сцены, девушка рядом с ним трещит трещотками, гремит погремушками и всяческими железками – создает звуковой ряд. На сцене – живые инструменты, мандолина, виолончель.
Народный театр срама не боялся, и вот Шекспир орудует ручным насосом, у Пирама появляется резиновое мужское достоинство. Добропорядочная мать в верхней ложе закрывает детям глаза, истовая театралка вскакивает в возмущении - "я против порнографии в театре!".
Любовная идиллия Пирама и Фисбы сменяется драмой – ровный круг желтой луны загорается на заднике, змеей выложенная веревка, подсвеченная софитом, похожа на лунную дорожку. Синий свет, заливающий сцену, проникновенная музыка, одинокая кукла, распростертая на сцене в любовной тоске – и вот уже ловишь себя на том, что тебе, хоть и смешно, а все равно грустно. Этот, из подручных средств слепленный мир, - настоящий. Может, потому, что так фанатично лепят его на твоих глазах неумелые, вроде, энтузиасты.
Спектакль шекспировских ремесленников – драматические сцены пополам с аттракционами. Ведь когда-то мастера уличного театра были и жонглерами, и акробатами. Так и здесь – то один заберется на плечи другого и исполнит какой-нибудь замысловатый кульбит, то собачка, деловито шныряющая между этими странными людьми весь спектакль, пройдется на передних лапках, смешно оттопырив зад. И удивителен и необъясним тот наивный восторг, с которым ахает, смеется и хлопает этим трогательным фокусам искушенная театральная публика, пришедшая на премьеру Дмитрия Крымова.
Ирония и самоирония этого спектакля бывает совсем мягкой, чуть даже сентиментальной, но иногда "Сон…" Крымова дрейфует в сторону настоящего абсурда – например, посмотрев сцену с нападением льва на Фисбу, завзятая театралка рассказывает историю. В ней намешано все – как будто уставший от потоков информации мозг смешал в дикий коллаж все страшные и нелепые новости: про то, как домашний львенок покусал хозяина, про то, как кого-то пытали в тюрьме, а в итоге город Воронеж, где произошла вся история, переименовали во Львов. Нелепый спектакль, внезапно завершившийся танцем маленьких лебедей, постепенно втянул в себя даже высокомерную публику. Актеры и зрители соединились в настоящем хэппининге: вырывая друг у друга клочки бумажки с текстом, они сливаются в джазовой импровизации.
Но любой спектакль когда-то заканчивается, и величавый Шекспир оказывается уборщиком – метет мусор со сцены, заодно отгоняя к кулисам дотанцовывающих "лебедей". И вдруг завзятая театралка, или уже не театралка, а просто Лия Ахеджакова узнает Валерия Гаркалина: "Валерочка, это ты? А я тебя узнала, ты Шекспира играл, роль маленькая, но яркая". Избитая тема актерского донкихотства, фанатичного служения иллюзии, оборачивающегося иногда фарсом, иногда трагедией, здесь, как и все остальное, проскальзывает лишь намеком, грустной полуулыбкой.
