22 июня по инициативе писательницы Людмилы Улицкой в интернете стартовал конкурс рассказов о послевоенном детстве, который завершится выходом к 9 мая 2013 года сборника лучших историй. Прочитать самые интересные из них можно будет на сайте издательства АСТ и агентства РИА Новости.
Рассказ Марка Матвеевича Птичникова "Тум балалайка"
Летом 1946 года мы жили в Виннице. Центр города представлял собой сплошные развалины, над которыми торчал обгорелый остов семиэтажной гостиницы "Савой" - когда-то самого высокого здания в городе. Рассказывали, что занявшие город немцы разместили в нём гестапо, а в подвале был какой-то их склад. Как удалось подпольщикам пронести на этот склад солидный заряд взрывчатки – непонятно, но в один прекрасный день здание взлетело на воздух, похоронив под обломками и гестаповцев, и подследственных, и таинственный склад. Не знаю почему, но пока эти развалины не трогали.
А наш дом стоял на окраине. Кривая и узкая, мощёная довоенным булыжником Пушкинская улица была застроена одноэтажными домиками. Война обошла её стороной, выглядела она, наверное, так же, как и летом 1941, и только иногда ветер доносил до нас тяжёлый смрад. Значит, госкомиссия нашла и начала раскапывать ещё одно место массового захоронения жертв немецкой оккупации. В городе были расстреляны тысячи людей. Немцы начали с евреев и цыган, потом та же участь постигла военнопленных, душевнобольных, арестованных нарушителей многочисленных правил поведения (знаменитого "орднунга") и комендантского часа, и даже горожан, вовремя не избавившихся от своих собак и голубей. Отец ходил на опознание, и в шеренге полуразложившихся трупов нашёл свою двоюродную сестру, которую узнал по платью в горошек и ещё по каким-то приметам. После этого он стал торопливо закрывать окно и уходить вглубь комнаты, когда по улице маршировали с песней колонны пленных, разбиравших в городе развалины. Его, воевавшего, видевшего на своём веку много ужасного, трясло от ненависти.
Ну, Бог с ними, с пленными. Жизнь продолжалась. Достаточно суровая и голодная, это была жизнь людей, переживших самую страшную войну, голод, лишения. Выживших, победивших, терпеливо восстанавливающих дотла разорённую страну. Самых разных, казалось бы, людей объединяли радость победы и надежда на светлое будущее. Работали, умели радоваться простым радостям.
Не помню уже, по какому поводу, но было у нас застолье. Собрались соседи по двору. Сидели за одним столом русские, украинцы, евреи, даже один поляк. Мой отец, вернувшийся в 1941 с фронта после тяжелейшего ранения, мама, дядя Толя, оставивший в Сталинграде левую руку, и его жена-украинка. Сидела многочисленная семья Радзинских, пережившая все ужасы оккупации и прятавшая у себя от зондеркоманды СС и от украинской полиции (эти были страшнее немцев) крошечного мальчика, полуеврея, полуполяка. Сидела пожилая еврейская чета, чудом убежавшая из города буквально за несколько часов до вступления в него немцев и недавно вернувшаяся из эвакуации. Вот только сына их не было за этим столом: погиб в Германии за месяц до Победы. Сидел поляк, потерявший здесь всю свою семью, пока он воевал в дивизии Костюшко. Пили "казённую" и самогон из буряка, закусывали картошкой "в мундире", капусткой, огурчиками, тощим деревенским салом. Наперебой рассказывали: кто про войну, кто про оккупацию, кто про жизнь в эвакуации. И вспоминали больше не голод, смерти и лишения, а то немногое смешное, что случалось в их совсем невесёлой жизни. Победители, этим всё сказано.
В разгар веселья открылась дверь, и запоздавший гость, уже где-то слегка "принявший", заорал с порога: "Глядите, кого я вам привёл!". За его спиной стоял оркестр: два старых еврея – один, естественно, со скрипочкой, другой – с кларнетом, одноногий инвалид с шикарным трофейным аккордеоном "Скандалли" и подросток с пионерским барабаном. Настоящий клезмерский оркестр, играющий без нот (скорее всего, они их и не знали), и исполняющий практически любой заказ гуляющей публики.
Музыканты чинно выпили по гранённой стопке и, не дожидаясь ничьих пожеланий, заиграли "Катюшу". Потом, естественно, "Валенки", "Брянскую улицу", "Тёмную ночь". Потом наступила очередь украинских песен. Застолье подпевало, не жалея глоток. А потом мой батя спросил: "Вулах умеете?". И музыканты оглушительно заиграли знаменитую мелодию молдавских евреев. И пошла остальная классика: "Фрейлахс", "Ицик женится", "Семь сорок", даже "Хава нагила" сразу после "Свадьбы Шнеерзона" и "Жил-был на Подоле Хаим Шик".
Я, семилетний мальчик, допущенный к взрослому застолью, ещё почти ничего не понимавший в сложной взрослой жизни, тем не менее, чувствовал, как эта немудрящая музыка делает людей добрее, заставляет забывать горе, страдания, уводит от повседневных забот и тревоги. Теперь я понимаю и могу сказать, что собравшиеся за столом гости, с очень разными судьбами, образованием и воспитанием, разным положением в обществе, тем не менее, становились единым целым. Вот вам и избитое выражение "волшебная сила искусства". Оказывается, что точнее и не скажешь.
А потом они заиграли знаменитую "Тум-балалайку". Тоску и надежду. Нежность и тревогу. И я с изумлением увидел слёзы на глазах этих, прошедших все круги ада, людей. С тех пор прошло шестьдесят три года. Надеюсь, что сколько-нибудь лет я ещё проживу. Но никогда не забуду и это застолье, и эту музыку.
Тум балалайка,
Шпильт балалайка.
Плачет и рвётся сердце моё.
Прием работ закончен. Промежуточные итоги конкурса будут подведены в декабре в рамках книжной ярмарки Non/fiction-2012.
Текст рассказа предоставлен издательством АСТ
