Анна Банасюкевич
Спектакль Ярославского театра им. Ф. Волкова "Без названия" Евгения Марчелли по первой пьесе Чехова показали в понедельник в Москве на сцене Молодежного театра в рамках фестиваля "Сезон Станиславского".
8-й Международный фестиваль "Сезон Станиславского" >>
Спектакль начинается с хозяйственной суеты – бегают работники в фартуках, готовят вечернее застолье, следом спешит хозяйка, генеральша Анна Петровна Войницева (Анастасия Светлова). Общество, собравшееся здесь, довольно пестро: сама хозяйка - с роскошными рыжими волосами, в платье; у сына ее первого мужа Сергея Павловича (Семен Иванов) расшитый кафтан сочетается с цветастыми шортами; жена Платонова Сашенька тоже в броском широком платьице и с красной лентой на голове. Софья Егоровна (Ирина Веселова), бывшая возлюбленная Платонова, а ныне – жена жалкого Сергея Павловича – вспархивает сюда, на узкую полоску сцены перед закрытым занавесом, поражая всех своей воздушностью и легкомыслием. Развиваются белые кудри, разлетается полупрозрачное зеленое платье в красных цветах. Она узнает Платонова, но все время играет – вот, вроде ей что-то показалось, вот, решила, что обозналась, а вот снова вздрогнула, замерла. В этой Софьи, кажется, много какого-то звериного чутья, инстинкта, фанатичного упрямства, но вряд ли – ума. И когда она произносит чеховский текст о том, что Платонов должен быть "тружеником" и "служителем идеи", доктор Трилецкий насмешливо бросает "завралась".
Эту пьесу знают под несколькими названиями, Чехов написал ее в семнадцать лет – первый драматургический опыт получился обширным, насыщенным, густонаселенным, полным страстей и чувств. Есть мнение, что этот дебют далек от совершенства – в нем нет еще того изящества подтекста, недосказанности, легкого мазка, ироничной абсурдности, которые есть в классических пьесах Чехова. Тем не менее, режиссеры к "Пьесе без названия" обращаются довольно часто – здесь есть, что играть, здесь есть герой, черты которого можно встретить во многих последующих чеховских текстах, здесь шаткая структура и множество сюжетных линий позволяет выстраивать собственные конструкции.
Марчелли ставит пьесу Чехова целиком, выводя на сцену около двадцати человек – обитателей, гостей и работников усадьбы. Самой усадьбы здесь как бы и нет – почти все первое действие разворачивается на фоне театрального занавеса. Когда он расходится, то обнажает пустую сцену, залитую голубовато-серым светом. Белый стол для званого обеда, несколько стульев и нелепая пушка для конфетти, которую водружает на стол эксцентричная чудачка Грекова (Евгения Родина). В пьесе это молоденькая экзальтированная эмансипе, увлеченная химией и, как и все женщины ближайшего круга, влюбленная в Платонова. Марчелли, укрупняя яркие, характерные черты всех персонажей, одел Грекову в блестящий защитный костюм и очки, как у водолаза или сварщика. Вместо фейерверков, которые у Чехова гости запускали на реке, здесь конфетти – Грекова дергает за шнурок, цветные бумажки заваливают сцену. Все разбежались, лишь Грекова носится кругами и кричит "Куда все ушли-то!", призывая к какому-то странному неистовому веселью.
В спектакле Марчелли много буффонного, фарсового. "Пьеса без названия", как никакая другая чеховская пьеса, позволяет решить ее жанрово, резко, подсказывает это всей своей многословностью, нелепостью ситуаций. И Марчелли, выпустив на сцену оркестрик, играющий залихватские мотивчики в моменты мелодраматического напряжения, усиливает эту фарсовую сторону пьесы.
Несколько лет назад на "Золотую Маску" привозили "Вишневый сад" Марчелли из Омской драмы – это был динамичный, острый, яркий и по-настоящему смешной, саркастичный спектакль. Уже тогда было очевидно, что Марчелли, может быть, один из тех, кто кожей чувствует природу комического в пьесах Чехова, которые так часто ставят со скучным и многозначительным драматизмом. В его чеховских постановках много безжалостного, сатирического, но, в то же время, обаятельного смеха. В истории о том, как несколько женщин обезумели от любви к одному опустившемуся, мающемуся собственной праздностью и скукой мужчине, этого смеха особенно много.
Генеральша, изнывающая от любовной истомы, обольщает не особо страстного Платонова прямо под окнами его дома, на глазах у его жены. Вертикальная серая стена, перед ней – ряды березок, небольшое квадратное окно. Платонов (Виталий Кищенко) сидит, свесив ноги, а роскошная женщина Анна Петровна мечется по земле, извивается в ломке желания, крутит на пальце черные трусики. Она старается так, что Платонов, хоть и не хочет новых проблем, сползает с окна, смешно семенит к раскинувшейся перед ним женщиной, нервно расстегивая ремень на брюках и все время оглядываясь назад – не идет ли жена. Кстати, жена, Саша (Александра Чилин-Гири), про которую сам Платонов говорит, что она дурочка, здесь придумана необычно. Ее часто играют простой, глуповатой, иногда "не от мира сего" домашней клушей. Здесь же Саша умна и женственна. В том, как льнет она к Платонову, как смеются они тихо чему-то своему, как подкалывают друг друга, чувствуется, что они, как минимум, на равных. А по тому, как сдержанно предлагает она вцепившейся в ее мужа генеральше распить вместе "холодных сливочек", ясно, какой железный характер у этой женщины.
В спектакле Марчелли все женщины сильные, даже если чудные, а мужчины безнадежно слабы и комичны. Сам Платонов напоминает иногда героев всеми любимых советских фильмов, вроде "Осеннего марафона" или "Забытой мелодии для флейты" - нелепый, смешной, мешковатый. Красивой любовной сцены с таким Платоновым представить невозможно, поэтому женская неистребимая страсть здесь становится, с одной стороны, смешнее, а с другой, - трагичнее. Ведь такая любовь обозначает совсем черное одиночество.
Кульминацией этого абсурда становится "один день из жизни Михаила Васильевича Платонова", когда этого, немолодого, неяркого мужчину, в белых трусах и майке сжавшегося на железной койке, осаждают по очереди все – и женщины, и даже мужчины, пришедшие сюда со своими проблемами, обидами, за советом. В спектакле Марчелли эта страсть, которую вызывает бездейственный человек, превращается в настоящую одержимость. Здесь даже горничная Катя, высокая, прямая, как кол, девушка с косой, вылетает на сцену, хватая своего опешившего хозяина за штаны, а потом "суфлирует" ему, когда тот читает любовное послание от Софьи – все слова в любовных записках до пошлости банальны.
История от нелепостей движется к трагедии, буффонада набирает драматизма, не теряя своей абсурдности. Даже в финальных сценах, когда больной Платонов ссорится с обманутым мужем Софьи, с влюбленной в него генеральшей, когда приходит трагическая весть об отравлении его жены – и здесь колкий взгляд режиссера подмечает странности человеческих реакций. Высокий Войницев выкрикивает дерзости в лицо обидчику из-за надежного плеча маман, а взбешенный Платонов кричит этим изнеженным людям: "грубое мужичье!". Весть о трагедии с Сашей приводит к всеобщим слезам и примирению, только никто никуда не бежит. Герои вдруг начинают выяснять, как правильно называются их родственные связи, кто кому свекор, кто кому кум. И даже роковой выстрел Софьи не останавливает этого сумасшедшего маскарада – Софья палит несколько раз, Платонов красиво падает, но когда свет гаснет и видны лишь застывшие силуэты, Платонов вдруг вскакивает и в предсмертном нелепом танце неистово скачет по сцене.
