Театр имени А. Пушкина открывает новый театральный сезон в среду спектаклем "Таланты и покойники" по пьесе Марка Твена. Почему из театра Пушкина не получится Бродвей, ругательное ли слово "индустрия" и как не утонуть в бумажках, корреспонденту РИА Новости Анне Банасюкевич рассказал худрук Евгений Писарев.
- Чего нового ждать в начинающемся сезоне?
- В этом сезоне хочу сделать упор на филиал. Эта площадка когда-то была довольно модной - здесь шли "Академия смеха", "Вий", "Откровенные полароидные снимки". Мне хочется вернуть этому месту силу и значимость. Я точно понимаю, что не хочу в филиале дублировать то, что происходит на большой сцене. Спектакль, который появился у нас в планах случайно и только что вышел, – "Чужаки" американского режиссера Эдриана Джурджиа по пьесе современного драматурга Эни Бейкер – вписывается в мое представление о том, что должно здесь происходить. Это не значит, что я не вижу в этом спектакле недостатков, но мне нравится драматургия, нравится манера игры. Ближайшая премьера филиала – "Материнское поле" по Чингизу Айтматову. Это экспериментальная история. Режиссер и хореограф Сергей Землянский делает спектакль без слов. Потом режиссер Владимир Агеев будет делать спектакль по современной французской пьесе "Две дамочки в сторону Севера".
Здание филиала, когда оно открылось пятнадцать лет назад, было стильным, модным и современным, а сейчас это холодные стены, устаревшее фойе. Я хочу переформатировать это здание с помощью дизайнеров и архитекторов, изменить атмосферу. Это движение в сторону клубного формата, но я не стремлюсь к клубности в спектаклях, речь идет о самом здании, о внутреннем пространстве. Наш актер Владимир Моташнев, ученик Романа Козака, станет моим заместителем по работе с филиалом, его арт-директором. Возможно, я сам сделаю спектакль в филиале, но материал еще не выбрал.
- Что будет на большой сцене?
- Основной работой здесь станет спектакль Юрия Бутусова "Добрый человек из Сезуана" по пьесе Брехта. Это будет большой музыкальный спектакль. Там заняты практически все наши ведущие артисты в возрасте до сорока лет, а главную роль сыграет Александра Урсуляк. Помимо этого, сейчас мы ищем материал с режиссером Тимофеем Кулябиным, он начнет работать в конце этого сезона. Я давно хотел его позвать, так как он, в отличие от многих молодых режиссеров, умеет работать на большой сцене.
- Бутусов ставит Брехта. Вы не боитесь, что повторится ситуация с "Турандот" Богомолова, когда спектакль сняли из-за низкой посещаемости?
- Нет, не боюсь. Спектакль Бутусова, конечно, не будет коммерческим или массовым, но, например, "Чайка" в Сатириконе, в которой нет кинозвезд, отлично продается. И потом, мне кажется, я неплохо поработал в прошедшем сезоне на заполняемость зала, выпустив спектакль "Таланты и покойники". Думаю, артисты Театра Пушкина достойны того, чтобы поработать с таким мастером, как Бутусов. Это будет серьезный и социально активный спектакль, но с учетом зрителя. Я видел питерский спектакль Бутусова по Брехту "Человек есть человек", и он вполне убедил меня своей формой.
- Но его довольно быстро сняли...
- А я не думаю, что этот спектакль будет на века. Веками живут спектакли типа "Примадонн". А многие прекрасные спектакли живут недолго, потому что публика быстро кончается. Публика "Примадонн" не кончится никогда. Ее можно не любить, презирать, но она, принося свои деньги в театр, дает возможность ставить здесь и другие спектакли, для другой публики. Работа с Бутусовым важна еще и потому, что после этого будет еще одна серьезная постановка: Юрий Еремин сделает "Ночлежку" по пьесе Горького "На дне". Я вообще хочу немножко порушить миф про бульварный театр, в который я якобы хочу превратить театр Пушкина.
- Ну да, говорят, что Писарев хочет сделать из театра Пушкина московский Бродвей. А это не так?
- Знаете, кишка тонка. Я в этом году был на Бродвее, видел десять спектаклей. Из них восемь - высочайшего уровня, невероятного профессионализма и большой сердечности. Это далеко не всегда развлекательные шоу с хеппи-эндом. Часто это синтетические спектакли с куклами, без музыки. Ни технологически, ни режиссерски, ни актерски мы не можем конкурировать – смешно про это говорить. Наш Бродвей - это жалкие потуги и потемкинские деревни, потому что наши красивые декорации в ярких лампочках сзади подпирают монтировщики. То, что происходит на Бродвее, может происходить только там, где есть индустрия.
- У нас же все борются за духовность, за театр-храм, а вы говорите про индустрию. У нас индустрия – слово ругательное, разве нет?
- Когда я говорю про индустрию, я говорю про системность, про правила. А у нас есть несколько театров, которые живут в исключительных условиях. Есть люди, которые идут не в департамент, а напрямую в высокие кабинеты, светят своими лицами и забирают то, что должно распределяться между всеми театрами - дотации, гранты, общежития и т.д. У нас другая система, нельзя ничего позаимствовать у Бродвея. Так что я говорю только про уровень постановок. Там идут потрясающие спектакли, например, War horse ("Боевой конь"), сделанный по сценарию Спилберга. Если б у нас такой спектакль вышел, он получил бы все "Маски". Это серьезный, сложный, драматический спектакль, не мюзикл. Но после этого спектакля, где нет ничего смешного, человек, сидевший передо мной, вышел и сказал: "Как прекрасен человек". Есть ли сейчас в Москве такой спектакль, после которого можно выйти и сказать, как прекрасно человечество, как красив может быть человек? После любого нашего выдающегося спектакля можно выйти и сказать: "Как страшно жить".
Американский театр, такой, каким я его увидел, учит толерантности, это проявляется даже в кастинге. Я общался с американцами, они спрашивали: "Правда, что у вас вышел закон о запрете пропаганды гомосексуализма?" У них, наоборот, даже когда запускают какой-нибудь сериал, просят ввести в сценарий героя-гомосексуалиста. Зачем? Чтобы люди, и дети в том числе, привыкали к тому, что мир полон разными людьми. То же самое с неграми – они не должны играть только бандитов.
- Вам такая гипертрофированная политкорректность не кажется сумасшествием?
- Кажется, но разве противоположная крайность - не сумасшествие? Я преподавал в Гарварде, и во время конкурса между двумя мальчиками, претендовавшими на одно место, я должен был выбрать гомосексуалиста, хотя другой мне казался талантливее. Меня это страшно раздражало. Но в связи с тем, что происходит в нашей стране сейчас, мне кажется, нам необходимо учить народ толерантности, учить не бояться, учить свободе. А вместо этого мы ставим ограничения на спектакли "16+", "18+". Гомосексуалистов уже показывать нельзя, а следующие будут евреи или кавказцы.
- Но тем не менее Вы руководите государственным театром, а ставите коммерческие спектакли – так говорят злопыхатели.
- Многие думают так: Писарев сделал "Таланты и покойники", значит, дальше вообще будет какое-нибудь стриптиз-шоу. Да ни фига! Все худруки хотят, чтобы к ним в театр ходили люди, но я не собираюсь ориентироваться на коммерческие пьесы. В прошлом сезоне я поставил такую только одну, и то это был Марк Твен. Ко мне на спектакль приходили люди с Бродвея и сказали, что этот спектакль не стыдно было бы сыграть и там. Мне было приятно. У нас никто не владеет жанром зрительского спектакля, жанром музыкальной комедии. Я тоже не особо им владею, но мне это интересно. Об этом еще рано говорить, но я же не просто так поехал в Америку. После мюзикла "Звуки музыки" меня пригласили поучаствовать в конкурсе на постановку нового бродвейского спектакля. Это первый случай, когда пригласили русского режиссера, не говорящего на английском языке.
- Недавно директор Вячеслав Орлов ушел со своего поста. Что сейчас происходит в театре?
- На данный момент я являюсь исполняющим обязанности директора, и сейчас меняется устав театра. Надеюсь, что через какое-то время, после того, когда в театре будет проведен аудит, я стану руководящим, материально ответственным лицом с правом финансовой подписи. По сути, это правильная вещь, хозяин в доме должен быть один. Слишком разные интересы у худрука и директора. Поэтому я согласился на эту историю и даже готов ограничить себя в постановках. Мне нужно понять, как работает эта машина под названием "репертуарный театр сегодня". Надеюсь, что скоро появится директор, нанятый мною, на которого я смогу переложить часть полномочий. И мне уже не придется до одиннадцати вечера подписывать счета за аренду, туалетную бумагу, аванс разовым работникам и т.д.
- Не боитесь потонуть в бумажках?
- Боюсь. По-настоящему совмещать директорство и режиссуру невозможно. Формально можно ставить спектакли, но я точно знаю, что это отразится на их художественном уровне. Качество декораций, может, улучшится, но художественная составляющая пострадает. Из-за нехватки времени, из-за того, что мозги у тебя начинают работать по-другому. Ведь когда человек ставит спектакль, он не очень адекватен и не может себя контролировать. Я в этот момент могу подписать что-нибудь не то, потому что живу в мире, который пытаюсь придумать.
- Какие задачи стоят перед театром?
- В театре Пушкина всегда было все в порядке с постановочным процессом. Но с социальной сферой – с квартирами, общежитием, парковкой - все было сложнее. Мало занимались интеграцией театра в город. Театр почти не ездил на гастроли, не участвовал в конкурсах и фестивалях. Сейчас существуют читки, лаборатории - все это проходит мимо нас. Мы оставались вещью в себе. Театр, не создав узнаваемого бренда, продолжал усиленно охранять этот пушкинский профиль из "Литературной газеты". Мы сейчас проводили социологический опрос, и оказалось, что большинство людей узнает информацию о спектаклях в интернете, а этот сектор вообще нами не охвачен. Значит, надо привлекать специалистов, маркетологов. Вот мои задачи. Я хотел бы их решить, и после этого я мог бы оставить этот пост. Мне хотелось бы показать пример, что надо не в восемьдесят лет отказываться от власти и приглашать преемника, не дожидаться, когда тебя попросят, а самому поставить себе сроки и уйти в каком-то приличном возрасте. Поздравляя Кирилла Серебренникова с назначением, я сказал, что вообще-то в нашем возрасте на Западе многие уже уходят с руководящих постов. А мы по-прежнему молодые режиссеры! Надо же! Должна происходить ротация.
- Думаете, сможете уйти?
- Я хочу эту позицию задекларировать, чтобы потом невозможно было отпереться. Мне как-то Еремин рассказывал, что когда он пришел руководить Театром Пушкина, главной артисткой здесь была Ольга Викландт. Она много играла, снималась, была звездой. Но Еремин снял много спектаклей, и она осталась без ролей. Тогда она пришла и сказала: "У меня нет обиды, но за что же я буду получать зарплату? Тогда я лучше уйду". Сейчас никто не задает такого вопроса. Это сложный вопрос, но я продолжаю настаивать на необходимости изменений в трудовом кодексе и введения контрактной системы.
- Так себе самому вы какой срок ставите?
- Дело не в том, что я хочу уйти. С каждым годом ты привязываешься к этим людям, к этим стенам, делаешь тут ремонт, выбиваешь деньги. Но надо понимать, что театр принадлежит Москве, а не конкретным людям. И в этом смысле я готов уйти. Если я настаиваю на ремонте устаревшего и морально, и физически здания театра Пушкина, это не значит, что я хочу для себя хоромы какие-то выстроить. Я просто хочу, чтобы в Москве был технически оснащенный, современный, красивый театр. А кто им будет руководить…
Летом 2013 года у меня закончится контракт. Сейчас я не могу уйти, так как я только с этого года начинаю чувствовать себя руководителем театра в полной мере, готовым отвечать за все, что здесь происходит. Кто-то из московских худруков говорил в одном из своих интервью о том, что если стенку в театре покрасили зеленой масляной краской, то все думают - худрук сошел с ума. А он к этому не имеет никакого отношения. Директор обычно считает так: ставьте свои спектакли, а я буду стенки красить. Так вот с сегодняшнего дня я отвечаю за все, что происходит с театром. И с меня можно спрашивать. Если мне предложат продлить контракт, я, безусловно, соглашусь, а дальше будет видно. Но я должен иметь возможность уйти, если мне станет неинтересно.
Больше всего я боюсь потерять себя как творческую единицу. На сегодняшний день ставить драматические спектакли мне не очень интересно. Но я с большим удовольствием принял предложение Театра Станиславского и Немировича-Данченко поставить оперу Россини "Итальянка в Алжире". Начну весной. Я давно к этому шел. Таковы мои личные творческие планы. И я хотел бы, чтобы у меня эти личные творческие планы оставались и дальше.
- На какой стадии находится ребрендинг, о котором вы так долго мечтали?
- Все проекты готовы, но реализация требует времени, а главное, денег. В этом году мы отремонтировали сцену, сделали новый планшет, убрали рампу – мне кажется, это облегчит контакт между артистами и залом. Теперь нам предстоит капитальный ремонт с реставрацией исторического пушкинского фойе.
Если департамент нас поддержит финансово, то уже к концу года мы доведем эту историю до конца, и Театр Пушкина обретет совершенно новое лицо. Лучшие худруки – те, кто сумели создать бренд. И даже спустя годы, когда театр стареет, бренд продолжает работать. Человек может не помнить, какой спектакль он смотрел, но точно помнит, что был в "Ленкоме". А в случае театра Пушкина это всегда интерес к конкретному спектаклю или артисту. Смотрели такой-то спектакль, а где – "ну, на Тверском бульваре". Вот о чем я говорю.
