22 июня по инициативе писательницы Людмилы Улицкой в интернете стартовал конкурс рассказов о послевоенном детстве, который завершится выходом к 9 мая 2013 года сборника лучших историй. Прочитать самые интересные из них можно будет на сайте издательства АСТ и агентства РИА Новости.
На память детям
1
Странная вещь, память. Порой стоит только мне остановиться на перекрестке и обратить внимание, как светофоры переключают свет на зеленый, желтый и красный, и помимо моей воли побежит ток воспоминаний ярких, теплых и только мне одной известных. И следом в памяти всплывает с мельчайшими подробностями один морозный новогодний день пятьдесят четвертого. Елка, в мохнатых ветвях которой мигают огоньки: желтый, зеленный и красный. Волной накатывают ощущения какой-то тихой радости, защищенности и безусловной уверенности в том, что весь Мир вокруг нас Вечен. Со стороны, наверное, выглядит странно, стоит женщина и улыбается, глядя на светофор.
1954 г. Москва, Таганка.
Таганка в то время была почти целиком застроена деревянными домами и дровяными сараями, поэтому я интуитивно воспринимала мир как серый и враждебный. Ночные пожары, белые перекрещенные лучи прожекторов по черному ночному небу и праздничные салюты, как отголоски войны, все вместе пугали меня. Мы жили в деревянном одноэтажном домике с мезонином, а перед нашими окнами маленький садик. Моя семья: мама, папа, сестра и бабушка. Отца мы видели редко, был он молчалив и строг, даже можно сказать замкнут. И сколько себя помню, столько, так мне кажется, даже будучи еще очень маленькой, знала, что спрашивать отца не обо всем можно. То ли мне это внушили, то ли на подсознательном уровне я это понимала, не знаю. А тут вдруг мама говорит, что мы с сестрой должны идти на елку вместе с отцом. Это было уже само по себе огромное событие.
Сборы начались с вечера. Сначала мама нас с сестрой мыла в комнате по очереди в тазу, потом гладила наши платья и ленты. Утром мама с бабушкой в четыре руки нас долго собирали. Сестра у меня и сейчас светленькая, а я была тогда еще темненькая, и поэтому платье у нее было синее с вышитым воротничком, у меня было красное. Это я хорошо помню. В детстве нас с сестрой отец часто носил на руках, так было быстрее передвигаться всей семьей. И в этот день, подхватил нас на руки, и мы выплыли со двора. На улице был мороз, протоптанная дорога среди высоченных сугробов, сосульки на крышах низеньких домов, печные дымки и яркое солнце. О, как мы были счастливы! Мороз, а рядом его, отца, теплая щека! И мир казался рядом с ним совсем другим: светлым, солнечным... Дорога в центр Москвы, наверное, была долгой, но память выхватывает из небытия только фойе клуба, праздничную шумиху и елку. Вот эта самая елка, в мохнатых ветвях которой мигают огоньки: желтый, зеленый, красный - и запомнилась мне на всю жизнь. Шары, гирлянды флажков, стеклянные бусы. Чудо! Свет, музыка, шум, оживленные лица. Вокруг елки разновозрастная детвора водит хоровод и поет про белую гвардию и черного барона. Это я хорошо помню. Потом все пошли в зал, смотреть спектакль. Я помню только, что мы с отцом сидели на балконе, а сестра была где-то в партере и я никак не могла ее узнать сверху. Но главное другое, Отец рядом!
Потом была длинная дорога домой, мороз, синий вечер за расписными от инея окнами автобуса, наплывающий сверху плафон метро Таганской кольцевой с разноцветным салютом по синему небу. И он, Отец, рядом, а на душе бесконечное желание, чтобы вечер никогда не кончался... Я, Отец, Мать, Сестра и весь Мир вокруг нас - Вечны!
Вот уже скоро будет десять лет, как отца нет с нами. Долго я никак не могла понять, почему его нет рядом. Где он? Видит ли он, как нам тяжело без него! Мир без него стал другим - враждебным. Отец заслонял собой все во враждебном нам мире. "Дом мой - моя крепость". Пока он был с нами, казалось, что Он все знает, все понимает и главное все может. Теперь и я знаю, что рано или поздно, но перед каждым встает вопрос: семья или карьера, честь или... И каждый должен сделать свой выбор. С отцом не страшно было, даже тогда, когда началось, казалось невероятное: стрельба и танки пошли по улицам Москвы, когда весь уклад жизни снова, в который раз, начал рушиться. Но все равно было осознание того, что Он знает что-то очень важное и это его знание нам поможет. Да... Скоро и я буду бабушкой... Интересно, а какое самое яркое воспоминание оставила я у своих детей? Оценят ли когда-нибудь мои дети все, что для них сделали мы? Сумели ли мы им передать то самое главное знание, которое поможет им жить?
Недавно я рассказала сестре, что пишу для детей воспоминания, и оказалось, что она эту елку не помнит. Странно, она была старше...
2
Помню самую первую домашнюю елку. Жили мы в стареньком деревянном доме, у нас была самая большая комната №5 в доме №13 по Малому Симоновскому проезду. И вот под новый, не помню какой, год отец привез домой большую елку и поставил ее в угол. Игрушки у нас были простенькие, незамысловатые: цветные флажки с рисунками, бумажные хлопушки, с кружевами из-под бордовой обертки, ватный Дед Мороз, яблоки, мандарины, орехи, цветные огоньки... Елка была поставлена в угол, наряжена, как вдруг дверь в нашу комнату распахнулась, и вошел дядя Игорь с огромной, как тогда казалось, коробкой. Он поставил коробку на пол и наклонился к нам с сестрой, что он говорил, я не помню. Но память навечно зафиксировала его веселое и доброе лицо. А в фабричной коробке из-под конфет "Мишка косолапый" до самого верха лежали стеклянные игрушки: наконечник, шары всех цветов и размеров, бусы, самолеты, люстры, настольные лампы под зеленым и красным абажурами, клубничка, филин и самый любимый на всю дальнейшую жизнь снегирь. Снегирь был как живой, с красной грудкой, его мы всегда потом вешали около наконечника на самом видном месте. Из всего этого клада до настоящего времени остались только огоньки, их сделал отец из цветных лампочек, да еще пара бумажных игрушек.
3
В 1958-59 годах у сестры был билет на елку в Дом Союзов, поехали ее провожать втроем: мама, папа и я. По дороге зашли к дяде, Владимиру Петровичу Шалашову, в гости, жил он на улице Горького (Тверской) около Кремля, а потом отправились на елку. Меня, конечно, не пустили без билета, но разрешили погреться в фойе. Вот тут-то мамуля и сняла с меня шубу и сказала одно слово: "Беги!". И я рысью побежала по лестнице наверх мимо чучела медведя и дальше туда, где гремела музыка. Я, как пришелец, бродила по бесконечным залам Дворянского собрания и потерялась среди шумного бала. Когда я поняла, что не могу найти выход, то зашла в зал, где было много детей, забралась на сцену, и в микрофон назвала себя по имени и фамилии, меня подхватил какой-то пионер, посадил на плечи и понес в фойе, где меня забрали родители. После того праздника у нас появилась дома книга "Король Матиуш I", ставшая на долгие годы любимой книгой. В книге были великолепные иллюстрации, помню, я мечтала, чтобы у меня были такие же красивые глаза, как у короля-мальчика. Подарок, который получила сестра на елке, был в виде огромной хлопушки на веревочке. Подарки с Кремлевской елки и из Дома Союза всегда отличались интересным оформлением, и оно каждый год было разным. Значительно позже коробочки стали делать из пластика, и интерес к ним пропал. А две железные коробочки с Кремлевской елки я храню на даче до сих пор. И глаза у меня красивые, так говорят.
4
Комната, в которой жила наша семья, была угловая на первом этаже, а под окнами садик. Росли там вишни, крыжовник, розы и была еще грядочка с зеленью. Самое интересное, что больше ни у чьих окон садиков не было, на всей улице, а по окнам у нас вилась красная и белая фасоль. Спустя лет двадцать я прочитала в "Иностранке" роман "Групповой портрет с дамой", немецкого автора Генриха Бёлля, где он описывает дом двух тетушек и садик, в котором росли розы, вишни и фасоль вилась по окнам. Странное было ощущение узнавания. Объяснение очень простое, отец создал для нас садик - уголок сказочного мира, который он, наверное, подглядел в Германии в сорок пятом.
5
Дома у нас было только радио и патефон. Пластинки заводили только по праздникам, тогда еще молодые родители с друзьями любили потанцевать под "Рио-Риту"... А долгими, тихими вечерами отец играл со мной в шахматы. Шахматиста большого из меня не получилось, но эта игра без преувеличения могу сказать, оказала на мою жизнь огромное влияние. В детстве я, играя в шахматы, в буквальном смысле стремилась просто съесть Короля. И всегда, сколько помню, разражался огромный скандал, когда я молча съедала Короля у кого-нибудь из ровесников! В угол противника я не загоняла, а просто подлавливала и без объявления шаха-мата, молча съедала Короля! Сын друзей моих родителей, Филянинов, всегда при потере короля падал на пол и просто выл от злости: "Она молча съела моего Короля!". Спустя лет тридцать в 1987 году во время отдыха в Сочи один экстрасенс просто заставил, вынудил меня сыграть с ним в шахматы, а после окончания игры сказал следующее: "В угол ты не можешь людей загонять, это тебе не свойственно, но молча съесть Короля?!". Дети и внуки мои! Играйте в шахматы! Будете опережать своих недругов на несколько ходов!
6
Со временем Отец научил играть в шахматы и обоих моих детей: Сашу и Женю, пообещав подарить дорогие шахматы тому, кто его обыграет. Говорят, что Женя один раз склонил его к признанию проигрыша. Когда братья подросли, то частенько стали проделывать такие номера: если ко мне приходил мой друг и чтобы он нечаянно не задержался у нас в гостях, они подсаживались к нему с шахматами и начали его пушить. Конечно, мой друг все понимал, вставал и уходил. Сейчас эти ангелочки, говорят, что не помнят ничего подобного.
7
Родители работали. Каждый понедельник на всю неделю сестру отводили в детский сад, сцены расставания с ней доставляли нам душевную боль - нас просто растаскивали в разные стороны. Я оставалась дома вместе с бабушкой, т.к. вечно болела всеми мыслимыми и немыслимыми детскими болезнями, которые сестра приносила из садика. Во время моей бесконечной болезни бабушка читала мне книжки. Особенно часто она читала рассказы Льва Николаевича Толстого, а поэму Некрасова "Генерал Топтыгин" она давала прослушать мне с пластинки, когда была занята делами по дому. Во что вылилось это наше с бабушкой литературное увлечение, я скажу подробнее.
И так еще раз обращаю ваше внимание на то, что поскольку я часто и подолгу болела, а бабушка все время мне читала книгу с рассказами Толстого или я слушала пластинки с литературными произведениями, то понятно, что я запомнила всю книгу и все пластинки целиком наизусть. Увлечение классикой принесло мне сначала даже славу. Мои способности были замечены родителями и демонстрировались гостям. Меня ставили на стул и просили что-нибудь рассказать. И я могла рассказать наизусть любой рассказ из книжки или "Топтыгина" целиком, вызывая восторг у слушателей.
Но эти же способности не всегда и не у всех вызывали восторг или восхищение. В 1959 году наша семья переехала с Таганки, и мы стали жить на улице Демьяна Бедного, в то время это была окраина Москвы. Дом наш был единственным кирпичным во всей округе. Из нашего окна со второго этажа была видна Колокольня Ивана Великого в Кремле. В тот год я должна была пойти учиться, но наша школа была не готова к открытию, и мы с сестрой две недели ходили сначала в одну, а потом уже потом в другую - нашу школу. Два раза отец приносил домой огромные букеты цветов для учителей, оба раза мы ходили с цветами.
О первой школе у меня остались самые мрачные воспоминания. Как-то на дом было поручено подготовить пересказ какой-нибудь сказки. На следующий день все ученики по очереди выходили к доске и рассказывали сказки, а короче говоря, несли всякую ахинею про чертей и нечистую силу. И вот настала моя очередь. Сольный номер на полчаса. Но самое удивительное было в том, что хоть пятерку мне и поставили, но восторга я ни у кого не вызвала. Как мне показалось, учительница меня просто почему-то невзлюбила за это. И выразилось это в том, что когда она спросила меня в классе при всех учениках, почему я не сдаю деньги на классные нужды, я ответила, потому что бабушка мне сказала, что я перейду в другую школу.
На это последовал ответ учительницы (первой моей): "Дура, твоя бабушка!". Я была в шоке. Я, конечно, никому дома ничего не сказала, но это самое тяжелое воспоминание о школе. Я чуть не заболела от переживания! У нас дома голоса никто никогда не повышал, а тут... и кого...мою бабушку! Назвала! И кто? Учительница!
На старой квартире, на Таганке, мы с бабушкой каждый день ходили в школу встречать сестру после уроков. И каждый день проходил один и тот же ритуал выхода учеников из класса под руководством учительницы, Зинаиды Петровны. Все так было благородно и красиво. А тут...
Действительно, у нас дома голоса никто никогда не повышал. К слову сказать, у нас в семье всегда говорили тихо и спокойно, сказать чуть громче это означало, что ты чем-то не доволен. Родители дома никогда не выясняли отношений, как оказалось потом, они шли погулять и там разговаривали. Возможно, это было связано с работой отца, но потом вошло в привычку. Жизнь тогда была такая. Хотя опять к слову замечу, что когда в 1995 году я делала ремонт в квартире уже на Преображенской площади, то нашла под старыми обоями отверстие в стене, за которой в 1975-1980 годах жила семья дипломатов, в той комнате у них была спальня. А в нашей квартире до нас жил оказывается стукач, потом он получил большую квартиру. Мама говорила, что никто на службе у отца не мог понять, почему этому сотруднику часто давали квартиры, а мы с огромным трудом получили его бывшую малюсенькую квартирку, и то к этому времени уже у моих родителей трое внуков родилось, и спали они в одной кроватке. Но папа этого уже не узнал, просто он всегда был осторожен. Чего не могу сказать о себе. Дипломаты потом тоже получили новую квартиру и уехали, а мы втроем до сих пор живем в маленькой квартирке на Преображенке.
Детские страхи
Послевоенная Таганка. Ночь. Я сплю с бабушкой напротив окна, вдруг просыпаюсь, открываю глаза и вижу в желтом проеме окна от света уличного фонаря черную фигуру человека. В комнате под этим окном спят родители. И я кричу изо всех сил. Человек неслышно спрыгнул, отец встал, взял меня на руки, посадил за стол и дал кубики. Он решил, что я опять капризничаю и спать никому не даю....Темно, желтый проем окна, черный человек на окне, вот ужас!!!
Время было послевоенное. Мужчины еще ходили с орденами на лацканах пиджаков, медали не носили, носили ордена. Много было калек. У нас в доме в мезонине жила семья, у них на втором этаже в туалете висел протез ноги, целиком до паха. Когда хозяин ноги был дома и отдыхал, то ногу "вешал" на крючок. Старшие дети водили нас малышей как на экскурсию и показывали висящую ногу. А мы с визгом летели кубарем вниз по лестнице.... Вот уж ужас!!!
Умирали люди после войны часто, так мне казалось, и бабушка ходила на похороны и почему-то всегда брала меня с собой. Однажды мы с ней были на очередных похоронах, и я так испугалась вида покойного, что убежала домой, а как бежала не помнила. С тех самых времен и почти всю сознательную жизнь я боялась мертвых, даже думать об этом боялась. В 1979 году, когда умерла бабушка, и ее отпевали в той церкви, в которой мы с ней не раз бывали в те далекие коммунистические времена и причащались, батюшка заметил мое состояние. Он подошел к бабушке и стал поправлять ее руки, я поняла, что это он делает для меня, но ничего не могла с собой поделать и подойти к бабушке. Как же, я ведь с ней спала когда-то, столько лет жила рядом, буквально накануне приезжала мыть ее...
Первого я поцеловала отца....
Боже! Неужели мы никогда больше не увидимся!!!
Курьез
Зима.1958 год. Послевоенная Таганка, одно или двухэтажные домики, печное отопление, вода в колонке, коммуналки. Снегом занесена вся наша улица, крыши серых деревянных домов и сараев. Все серо и бело. Малышня, те, кто еще не ходит в школу, гуляет на улице, строит из снега крепость. Вдруг во дворе нашего дома появляется высокий милиционер. На фоне заснеженного двора в своей синей шинели с красными кантами и румянцем на лице он кажется мне снегирем. Соседская Танюшка шепчет мне на ухо: "Давай закидаем его снежками". Мы, не раздумывая, быстро и весело лепим снежки и кидаем в него. Откуда мне было тогда знать, что у нас в семье все были "ворошиловскими стрелками"! Конечно, Таня промахивается, а я попадаю милиционеру в левый глаз! В два прыжка он догоняет меня, сгребает в охапку и несет под мышкой в дом на расправу. По дороге я начинаю плакать от одной только мысли, что отец спит, сейчас его разбудят, и он будет мною не доволен. Милиционер приносит меня на общую кухню, и тут же из всех дверей на мой рев выходят соседки и начинают меня отчитывать и пугать, что сейчас вот разбудят отца и все ему расскажут. Но отца почему-то никто не будит, а меня отпускают с миром на улицу.
Прошли годы, много лет. Сидим мы с мамулей, как-то вечером на даче, пьем чай и вспоминаем старый двор, ту жизнь. И я впервые в жизни рассказываю ей тот случай из далекого детства. И вдруг мамуля начинает смеяться молодо и звонко. И сквозь смех и слезы говорит, что милиционер приходил к Машке Косолапой, ну и к Наде Кольки Рябого...
Ах, Таня, Таня... ! Бедная Таня!
Работы на рассмотрение писательницы можно присылать до 1 октября по адресу: detstvo-49@yandex.ru, а также на сайт "Сноба" и "Вечерней Москвы".
Текст рассказа предоставлен издательством АСТ
