Арт-терапия работает с теми чувствами и эмоциями человека, о которых он не способен сказать вслух. При этом на терапевтическом тренинге далеко не каждый готов петь и танцевать. Об основных принципах работы арт-терапевта, мультимодальном подходе и специфике терапевтической работы с родителями детей-инвалидов, корреспонденту РИА Новости Инне Финочке рассказал руководитель арт-терапевтической организации "Ragamuffin project" Кит Лоринг.
- Давай начнем сначала. Расскажи, пожалуйста, ты учился этому специально?
— Я получил последипломное образование по специальности арт-терапевт в Англии. Кроме того, я изучал арт-терапию и чувствовал, что заниматься я хочу чем-то таким, что объединяет все виды творчества: театр, музыка, рисование, аппликации, скульптура и так далее. Моя специализация — драма-терапия, и я считаю, что она объединяет все виды.
- В своей работе ты используешь принцип мультимодальности. Как это работает в арт-терапии?
— Мультимодальный подход в моей практике описывает как раз то, чем я занимаюсь, и арт-терапию целиком. Я чувствую, какой вид творчества в данный момент подходит человеку, с которым работаю, чтобы он чувствовал себя наиболее комфортно. Если я вижу, что человек ведет себя очень сдержанно или стесняется, я не скажу ему: "Танцуй!". Вместо того, чтобы заставлять его петь или танцевать, я попрошу его нарисовать что-нибудь.Всего несколько знаков или штрихов, ничего экстравагантного.
Сила, которую человек прикладывает, когда рисует, его жесты — все это помогает понять те чувства, которые он испытывает, но при этом не может выразить в словах. Иногда один маленький жест говорит о человеке столько же, сколько может сказать целый танец.
Человеческое тело обладает потрясающей памятью. Оно помнит события из жизни так, что очень многое можно сказать по тому, как человек входит в комнату, как передвигается по ней. С помощью тела мы общаемся все время, непрерывно. При мультимодальном подходе главное — выбрать правильный вид творчества, соответствующий состоянию человека.
Например, в каждой песне есть рассказ, каждый рассказ — стихотворение, в каждом стихотворении есть танец, а в каждом танце есть драма. Я верю в то, что между всеми видами искусства существует совершенно естественная взаимосвязь. Человек очень быстро понимает, как увлекательно и интересно раскрывать и узнавать свой собственный внутренний мир через творческую деятельность.
- Как ты работаешь в России, ведь времени на терапию не так много?
— Я бываю в России два-четыре раза в год. Хотя, конечно, хотелось бы чаще…
- Неужели?
— Конечно. Я езжу в Россию уже 10 лет, и каждая поездка уникальна и незабываема. Меня многое удивляет в русских людях. Кажется, что многие вещи в самих себе они чувствуют на каком-то интуитивном уровне. Такое ощущение, что к своей природе, к своему естеству люди в России очень близки.
У русских острый, критичный ум — наивных я почти не встречал. Еще, если русский думает что-то, он это же и говорит. После британцев, которые говорят тебе что-то с улыбкой, но при этом ты понятия не имеешь, что они думают на самом деле, это меня совершенно поразило.
Кстати, теперь буду заниматься организацией службы психологической поддержки родителей в центре "Наш Солнечный мир", проводить тренинги со старшими детьми с аутизмом и клиническую супервизию сотрудников. Так что, возможно, получится бывать в России чаще.
Подробнее о реабилитационных программах центра "Наш солнечный мир" >>
Обычно я провожу здесь 2-3 недели и езжу с лекциями и практиками от Петербурга до Тувы. Работаю с самыми разными людьми. Не только с теми, у кого есть физические или умственные отклонения от нормы, но и с людьми, находящимися в сложной жизненной ситуации, а также с теми, кто пережил опыт душевной травмы.
В Англии, например, я больше всего работаю с подростками и молодыми людьми, сидящими в тюрьме. Когда кто-то приходит ко мне в первый раз, в нем, как правило, очень много злобы. Они злятся на все и на всех. Я понимаю, что для этих подростков и молодых людей это способ защиты. У каждого из них своя трагическая история. Они никогда не чувствовали себя в безопасности.
Люди, которым они доверяли и которых любили, предавали их. Поэтому эти ребята больше не верят в любовь и боятся ее. И уж точно ни один из них сам никогда не попросит помощи, ведь тогда они будут чувствовать себя беззащитными и уязвимыми, а им все время нужно находиться в жесткой обороне. Они предпочитают быть агрессивными и нападать до того, как нападут на них. Когда я работаю с ними, я пытаюсь услышать то, что они не говорят.
- Как ты это делаешь?
— Это похоже на молитву или медитацию, но, конечно, не имеет ничего общего с религией. Люди чувствуют друг друга интуитивно. Если человек взволнован, ты чувствуешь это волнение. Если человек находится в глубокой депрессии или полон злобы, комната, в которую он заходит, наполняется этими чувствами.
Мне кажется, люди перестали понимать и ценить важность чувств и ощущений. Моя задача — разделить их с человеком, сопереживать его депрессии, радоваться вместе с ним. Если рядом со мной находится обозленный молодой человек, фокусируюсь не на его агрессии, а на боли у него внутри. Это то, что я чувствую, и то, на что реагирую.
Я не спорю с ним, не выступаю против этого человека, но я прислушиваюсь к его или ее агрессивному поведению, принимаю и уважаю эту злобу.
Потом наступает момент, когда человек понимает, что противостоять мне бессмысленно, потому что я не нахожусь в конфронтации с ним, и тогда он расслабляется. Когда я обращаю его внимание на это, человек удивляется: "Как? Когда это произошло? Как это произошло?"
Поскольку я уважаю все чувства этого человека, я не буду говорить ему, что он должен, а чего не должен делать. В этой ситуации человеку самому уже становится любопытно, что же это такое с ним происходит, и начинает подбираться к вопросам, которые спрятаны глубоко внутри. Арт-терапия в принципе направлена на то, чтобы человек находил в себе запрятанные вопросы. Потом он ищет ответы.
Нужно при этом понимать, что простых ответов и быстрого исцеления не будет. Арт-терапия не работает по принципу фастфуда, когда эффект должен наступить сразу.
Лечение требует времени. Человеку требуется опыт позитивных эмоций. Он восстанавливается, когда соприкасается с любовью, благодарностью, уважением. Он удивляется поначалу: "Почему я? Меня не за что любить, не за что уважать". Я даю ему понять, что он для меня важен, что я уважаю его чувства. Но при этом я не советчик и не учитель.
- В России ты много работаешь с семьями детей-инвалидов. С какими чувствами таких родителей приходится работать?
— Когда у человека рождается "особенный" ребенок, они оказываются под давлением окружающих. Они стыдятся своего ребенка и испытывают чувство вины. Моя работа с такими родителями, я думаю, заключается в том, чтобы помочь им найти глубоко внутри большую любовь к ребенку, такому, какой он есть.
Иногда родители "особенного" ребенка оказываются совершенно не готовы к тому, чтобы полюбить его. Они думают: "Я не хочу этой ответственности. Этот ребенок все делает не так, как нужно, и я понятия не имею, как с ним наладить контакт". На занятиях с родителями я не пытаюсь учить их навыкам, которые помогли бы сделать ребенка-инвалида таким же, как обычные дети.
Путешествие в мир ребенка позволяет родителям отставить в сторону их ожидания, не давить на него, не пытаться его подогнать под рамки нормальности. Конечно, мы хотим максимально социализировать такого ребенка и наладить коммуникацию насколько это возможно. При этом сами дети очень меняют своих родителей, очень многому учат их.
Я часто слышу от мам детей "с особенностями": "Ребенок совершенно изменил мою жизнь. Но я так благодарна ему за все, чему он меня научил". Поэтому, при работе с родителями, я хочу дать им время для того, чтобы они прислушались к самим себе, осознали, чего они хотят от жизни, от чего отказываются, ради чего жертвуют.
В одном из летних интеграционных лагерей несколько лет назад был тренинг для родителей. Время было очень ограничено. Вначале я сказал группе: "Я слушаю. Я готов услышать все, что вы хотите сказать". Некоторое время мы все сидели очень тихо, а потом я спросил: "Вы помните, как вас зовут? Вы помните, кто вы?". И увидел, как некоторые родители в группе заплакали.Мне кажется потому что, все они очень редко вспоминают о том, что нужно лично им.
В ситуации, когда ребенок требует от родителей очень много усилий, родители отодвигают свои нужды на второй план. Я дал им время для того, чтобы они осознали свою боль, чтоб они вспомнили, что есть не только ребенок, которому, безусловно, нужно многое, но есть и они сами. Что они тоже люди, как все остальные, а не только родители ребенка с особыми потребностями. Для меня это очень личное.
- Что самое главное в работе драма-терапевта?
— Думаю, самое главное — это сопереживание и готовность к тому, чтобы помочь человеку, который пришел за помощью, начать понимать свои чувства, эмоции, свой внутренний мир. Важно осознавать, что до тех пор, пока ты боишься своей боли, ты будешь бояться боли другого человека. Я верю, что в каждом человеке есть прекрасное, способное излечить его. У человека есть прекрасный дар — творить. Творчество может удивлять, может развлекать, а может излечивать.
