Офицер итальянской гвардии в составе "великой армии" Цезарь Ложье в своем дневнике рассказывает о "русских прокламациях" и смотре перед Наполеоном, который не удостоил "своих верных союзников" даже взглядом.
30 июля (18 июля по ст. стилю)
Нынешний день отмечен неприятным происшествием. Две дивизии – французская и итальянская пришли одновременно. Тут был запас сухарей, не попавших в мешки казаков. Французы, явившись первыми, завладели им. За ним пришли итальянцы и стали требовать свою долю. Они разделяли с другими опасности и страдания и умирали от голода; права были равны. Генерал явился к принцу Евгению, чтобы добиться осуществления этого права. Но принц возразил, что тут право захвата, право первого взявшего; в ответ на это генерал стал ярко изображать лишения своих войск. С ним было несколько офицеров: "Ну, господа, то, чего вы хотите, невозможно. Если вы недовольны, возвращайтесь в Италию; мне нет до вас дела; знайте что ваших шпаг я боюсь так же мало как ваших стилетов!"
До сих пор ничто не нарушало чувства привязанности итальянцев к вице-королю; его молодость, энергия с какой он поддерживал порядок и дисциплину, его заботы о солдатах, то, что он приемный сын императора – все вместе заставляло любить его. Но оскорбительные слова, вырвавшиеся у него в минуту гнева, жестоко уязвили нас как итальянцев. Принц забыл, вероятно, что он вице-король Италии, что, будучи сам французом, он говорил с итальянцами…
31 июля (19 июля по ст. стилю)
Находим по дороге множество печатных прокламаций, оставленных русскими; переписываю несколько отрывков:
"Итальянские солдаты! Вас заставляют сражаться с нами; вас заставляют думать, что русские не отдают должной справедливости вашему мужество; нет, товарищи, они ценят его и вы убедитесь в это при сражении. Вспомните, что вы находитесь за 40 миль от своих укреплений. Не обманывайте себя относительно наших первых движений, вы слишком хорошо знаете русских, чтобы предположить, что они бегут от вас. Они примут сражение, и ваше отступление будет трудно. Как добрые товарищи, советуем вам возвращаться к себе; не верьте уверениям тех, которые говорят вам, что вы сражаетесь во имя мира. Нет, вы сражаетесь во имя ненасытного честолюбия государя, не желающего мира. Иначе он давно заключил бы его. Он играет в травлю своих храбрых солдат. Возвращайтесь к себе, и, если предпочитаете это, найдете себе на время убежище в своих южных провинциях".
Подобная прокламация, попав к нам в такую минуту, могла бы вызвать у нас некоторое колебание, но она возбудила только презрение, мы все смотрим на нее, как на оскорбление национальной чести.
1 августа (20 июля по ст. стилю)
В походе и в лагере только и разговора, что про сцену в Докшицах и про прокламацию русских. Спорят, кому из нас составлять ответ, и самый младший капрал, отправляясь на передовой пост, откуда ведутся разведки, захватывает такую ответную прокламацию, чтобы передать на передовые позиции русских. Наиболее распространенной является следующая, из которой выписываю главные места:
"Русские солдаты!
Итальянские солдаты удивляются, как вы могли хоть на минуту подумать, что их можно соблазнить таким низким способом, тогда как они всегда неизменно слушались голоса чести. Они потеряли к вам прежнее уважение, уважение, которое даже в разгар войны храбрый солдат сохраняет по отношению к своему противнику… Подобная провокация оскорбляет не только тех, к кому она направлена, но и тех, кто ее отправляет…". Отрывок заканчивается так: "Между прочим, этот ответ вам доставит один из наших товарищей-гренадеров – француз".
Подписано: "Итальянский солдат".
Эти маленькие события вызвали у нас оживление, несколько большее, чем обычно. Наше изумление по поводу того, что мы нигде не встречали препятствий, все более возрастает.
Неожиданно нас известили, что император, приезжающий из Глубокого, сделает смотр передовых позиций армии как раз около этого места, где мы разместились авангардом…
Войска, выстроенные в боевом порядке, представляли блестящую картину к моменту приезда императора. Но он ограничился только тем, что вышел около моста из своей кареты, принял рапорты, осмотрел некоторые позиции, отдал приказ и возвратился к своей гвардии в Камень.
Какое разочарование! В скверном настроении снимали мы свои парадные мундиры и надевали медленно в молчании свое походное платье, думая с досадой об этом человеке, для которого мы зашли так далеко, за которого готовы были проливать кровь, ради которого мы уже перенесли столько трудов и который не удостоил нас ни единым взглядом.
Это тем более унизительно для нас, что сегодня в первый раз с того времени, как ушли из Италии, мы находились в его присутствии! Если у него нет других побуждений, - говорили мы друг другу, - то простое любопытство должно было заставить его взглянуть на своих подданных, своих верных союзников, и поговорить с ними.
В чем может он упрекнуть нас? Один взгляд, одно слово, улыбка сочувствия – все это так легко сделать. Так нетрудно доставлять людям удовольствие; так легко завоевать привязанность массы. А вместо этого – ничего, ничего, ничего!
Вот что я слышу вокруг меня, печально возвращаясь на свой бивак. Но тут же с гордостью прибавляют: "Ну, что же! Мы докажем ему, что заслуживаем его взгляда, как его французы; тогда увидят, следует ли нас оценивать наравне с ними".
Цезарь Ложье де Беллекур, офицер итальянской гвардии вице-короля Евгения Богарне в составе армии Наполеона
Источник: Французы в России, 1812 г., по воспоминаниям современников – иностранцев. Сборник, составленный А.М. Васютинским, А.К. Дживелеговым и С.П. Мельгуновым. Издательское товарищество "Задруга". Москва. 1912.
