Редко мне приходится соглашаться с дьяконом Андреем Кураевым, но тут уж ничего не поделаешь - именно ему принадлежит самая точная характеристика момента. "Это уже промысел Божий, приглашающий нашу церковь к обретению опыта жизни в условиях общественной обструкции", - сказал диакон в интервью изданию "НГ-Религии". Обструкция налицо - самая мощная за многие десятилетия, причем за рубежами всея Руси еще более заметная, чем в пределах канонической территории. И вот это уж точно - факт, не имеющий прецедента. Впрочем, кое-какие параллели все-таки просматриваются.
Когда 90 лет назад, в 1922 году, в Москве проходил процесс над патриархом Русской православной церкви Тихоном, западный мир, наоборот, встал на защиту церкви.
Тогда британский министр иностранных дел лорд Джордж Керзон сообщил советскому коллеге о "взрыве" своего "оскорбленного морального чувства". Причиной этой моральной детонации было, как и в случае с Pussy Riot, несоответствие проступка и наказания: Тихон попал под арест и стал первым номером в опубликованном "Известиями" списке "врагов народа", а пять обвиняемых протоиереев были казнены по приговору советского суда - все за то, что сопротивлялись изъятию церковных ценностей.
Да вот еще - мешали безбожным шествиям ряженых под священников хулиганов на Пасху и другие праздники. За что и кончили жизнь в подвалах Лубянки. Прошло почти сто лет, и теперь взрыв негодования на Западе тоже имеет место, но направленность его поменялась на 180 градусов.
Сартры наших дней
Один западный журналист сравнил активистку Pussy Riot Надежду Толоконникову и ее мужа Петра Верзилова, участника группы "Война", с легендарной Симоной де Бовуар и супругом ее Жан-Полем Сартром; Economist объявил РПЦ "силой консерватизма и ксенофобии", находящейся к тому же "в символическом объятии" с президентом Владимиром Путиным; американский New Yorker уподобил Хамовнический суд испанской инквизиции, а РПЦ опять же заподозрил в пропаганде мягкой формы аутодафе, призванной заставить подсудимых искупить грех на поверхности земли вместо вечных мук в аду.
При этом западные издания не рекомендуют исправляться "грешницам", которых называют почему-то феминистками. Перемен они требуют, наоборот, от РПЦ. Многие призывают РПЦ к некой православной реформации, которая, по их мнению, неизбежно должна поставить верующих на противоположную сторону баррикад по отношению к недостаточно модернизированному правительству.
Кто-то из философов сказал, что история редко повторяется, но часто рифмуется. Вот возьмите такие фразы: "Печати взять бешеный тон" (Ленин); “предложить ГПУ поставить хорошо дела в компрометации попов здесь и на местах" (Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б)); "определиться с тем, на каком факте мы дадим бой духовенству" (Емельян Ярославский).
Сказано и написано все это 90 лет назад, во время все той же антирелигиозной кампании 1922 года. А звучит - актуально. И бешеный тон есть, и компрометация, и бой по факту.
Только власть и оппозиция, Восток и Запад поменялись тут местами - вместо "Нью-Йоркера" в 1922 году на острие борьбы стоял журнальчик "Красный дьявол" с агитками Демьяна Бедного, "мужика вредного". Все-таки история - это не рефрен, а рифма.
Троцкий в роли советского Лютера
Авторам "Нью-Йоркера", может быть, и невдомек, что их идея срочной реформации православной церкви была отнюдь не чужда Льву Давидовичу Троцкому. Одержимый идеей мировой революции, он даже золото и серебро у церкви требовал забрать и продать в 1922 году в рекордные сроки, так как прогнозировал резкое падение цен на драгметаллы в условиях пролетарских восстаний в Европе. Потому и реформация в РПЦ должна была быть короткая, с большевистскими темпами вместо тягомотины Мартина Лютера.
"Европейская церковь прошла через стадию реформации, - разглагольствовал Троцкий в письме в Политбюро от 30 марта 1922 года. - Что такое реформация? Приспособление церкви к потребностям буржуазного общества… У нас оппозиция против церковной казенщины дальше сект не шла. Интеллигенция чудила в религиозной области - каждый по-своему. Церковь оставалась формальной, бюрократической… она вся пропитана крепостническими тенденциями".
Дальше Троцкий предлагает устроить в церкви сперва буржуазную реформацию, поддержав "сменовеховских попов" (сменовеховство, если кто не помнит, - идеология "конструктивного сотрудничества" с советской властью без перехода на полностью коммунистические позиции).
Но, чтобы реформированная церковь не успела окрепнуть, Троцкий предлагал превратить буржуазную реформацию в "выкидыш", то есть начать стрелять сменовеховцев тотчас же после их победы над ненавистными сторонниками патриарха Тихона. Вот после такой "реформации с последующим абортом" церковь точно бы уже не поднялась.
Пережить утопию у власти
Но у Троцкого не хватило времени - его политическая карьера быстро клонилась к закату. "Обновленцы" (те самые милые сердцу Троцкого сторонники "сменовеховской реформации") внутри церкви остались в абсолютном меньшинстве.
"Жирные попы", которых Чехов и Перов изображали в основном кушающими рыжики под водочку, вдруг выдвинули из своих рядов тысячи мучеников - до 1956 года репрессиям подверглось до 140 тысяч священнослужителей. (Эта цифра стала известна благодаря множеству опубликованных именно в последние годы документов. Первым ее привел историк Валентин Марцинковский, чьи выкладки можно прочесть в капитальном издании очерков по истории церкви XX века под редакцией Бориса Филиппова - вышедшем в этом году в Свято-Тихоновском университете первом студенческом учебном пособии на эту тему.)
Нет, конечно же, не все три сотни репрессированных архиереев боролись с советской властью. Но они все старались, чтобы церковь эту самую власть просто пережила. И так оно в конце концов и вышло.
Главный вывод Бориса Филиппова: даже так называемые соглашатели в церковной среде, с конца 1920-х шедшие на контакт с советскими спецслужбами, исходили из посылки о том, что долго безбожная власть не продержится. А раз так - ее надо пережить, пусть и ценой компромиссов.
Только этим убеждением можно объяснить поведение следующего после Тихона патриарха - Сергия (Страгородского). Он одновременно и требовал от священников лояльности к СССР, и тайно рукополагал все новых священников. Цель - дать церкви выжить. Задача, сильно облегчившаяся после того, как Сталин в 1943 году восстановил патриаршество, дав Сергию из местоблюстителя избраться в патриархи. До своей реабилитации на тысячелетие крещения Руси в 1988 году церковь получила хоть какую-то возможность выживания.
И все позабыты, и все позабыто?
Что осталось от 70-ти лет церковного диссидентства, что усвоило из этого опыта общество? Как показывает нынешняя ситуация описанной Кураевым общественной обструкции - немного.
Мы во многом вернулись к ситуации начала века. Даже нынешняя формула защитников панк-молельщиц - "мне произошедшее в Храме Христа Спасителя не нравится, но…" - на самом деле не нова. Борцов с мракобесием в начале века тоже не устраивал низкий уровень некоторых антирелигиозных хэппенингов.
"Например, нагадит комсомолец под окном у попа и думает, что ведет антирелигиозную пропаганду, - сокрушался "любимец партии" Николай Бухарин в "Правде" от 4 февраля 1925 года. - Это, товарищи, просто хулиганство. Мы должны комсомольцу разъяснять, что есть разница между антирелигиозной пропагандой и хулиганством".
Разъяснять, но разъясняя, естественно, не сажать. И это единственный пункт, в котором с Бухариным можно согласиться - причем соглашаются тут с ним и некоторые священники.
Именно эту позицию озвучил протоиерей Сергей Правдолюбов в интервью порталу Pravmir.ru: "Двадцатый век вы что - забыли, что ли? Опыт новомучеников, исповедников… Там не такие вещи творились! И разве Церковь обращалась в советскую прокуратуру того времени? Никогда! А почему мы должны сейчас обращаться в нашу прокуратуру?.. Убрать, почистить все, что они сделали, - и терпеть".
Позиция, может быть, и спорная, но уж точно - заслуживающая уважения.
***
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
