Где бы я ни жила прежде (а за плечами свыше десятка съемных жилищ), мне удивительным образом везло на соседей. Например, в Москве, в доме 2 на улице Автозаводской они не выдали оставленного им на всякий случай ключа свалившейся в мое отсутствие гостье. "Пустить к соседке мы вас не можем, а к себе — пожалуйста", — сказала добрая женщина, с которой мы даже еще не успели толком познакомиться. Зашедшая к ним с улицы девица прожила в этом гостеприимном доме почти неделю до моего возвращения. Вот такие еще есть москвичи!
Какие чудесные у меня в жизни были соседи, даже те, имен которых я не помню да и не знала, я поняла только сейчас, перебравшись в квартиру на Манхэттене на северной границе Центрального парка.
Когда ты любовно обставляешь только что снятую квартирку, складываешь все эти кубики-рубики из IKEA, вбиваешь гвозди в стены под семейные портреты и прилаживаешь занавески, кажется, что вот отпразднуешь новоселье, уляжется эта суета и наступит долгожданный покой.
Но когда в доме воцарилась тишина, горшки с цветами нашли свое место на окнах, а дочки стали вслух рассуждать, кого лучше завести — котика или собачку, я услышала дикие крики за стеной, отделяющей меня от ближайших соседей.
Тонкий голос надрывно выкрикивал на одной ноте проклятья, затем раздался шум двигаемой мебели и глухие удары об стену, оборвавшиеся тишиной… Так было днем. А потом ночью дважды. И на следующий день снова…
Странное окружение
Заселилась я два месяца назад. Справа от меня живет чернокожий безногий мужчина в неизменной набедренной повязке, с фосфорическим блеском глаз и с женской грудью. На инвалидном кресле он выезжает подышать свежим воздухом на крыльцо подъезда, перегораживая проход, чтобы за ним не захлопнулись тяжелые двери.
При нашей первой встрече — он повернулся корпусом в ответ на мое "скьюзми" — мы одновременно вскрикнули от неожиданности. Видимо, в нашем подъезде я выгляжу не менее, мягко говоря, странной. Тем не менее, полуобнаженный обрубок с мужским лицом и женским торсом по прошествии времени кажется мне единственным нормальным соседом по площадке, хотя его радио, днями неизменно настроенное на спортивную волну и включенное на полную мощь, создает иллюзию жизни на стадионе.
Второй сосед — человек-невидимка. Я увидела его лишь однажды — белого мужчину поношенной наружности, прошмыгивающего в дверь с незаделанной, размером с яблоко, дырой от вынутого замка посередке. Он никогда не беспокоит, даже не включает свет в квартире, только телевизор вечерами, который отражается в окне, — и то без звука. Его словно никогда нет дома.
Общая стена у меня, однако, не с этими джентльменами, а с молодой дамой, круглосуточно снующей куда-то то из дому, то назад. Я в курсе, потому что у нее нет ключей ни от подъездной двери, ни от собственной, и звонки звучат так резко, словно у меня дома.
Дверь ей открывает другой чернокожий в инвалидной коляске, с которым она делит квартиру в точности как у меня. У нас и окна выходят на одну пожарную лестницу, поэтому она периодически просит дать ей проход через мое окно или одолжить 10 долларов.
Доля сиротская
Так вот, эта соседка Таса, родом из Швеции, постаралась развеять мои страхи при первой же нашей встрече на площадке.
"Вы, наверное, слышите частые крики в моей квартире? Не беспокойтесь — у меня больной мальчик, мы дадим ему успокоительную таблеточку — и он сразу затихает", — сказала эта суетливо-шарнирная мадам. Больной мальчик, придется терпеть, с сочувствием вздохнула я. Хотя непечатный репертуар проклятий дитятки несколько озадачил.
"Нынешние подростки вообще неуправляемые. Это первое поколение от мамаш, массово подсевших на крэк. Чуть что — пистолеты достают и палят. Тут мальчишки на баскетбольной площадке неподалеку перестреляли друг друга, слыхали?" — спокойно, несмотря на визг у соседей, рассуждал мастер, подключающий меня к интернету.
Я быстренько порылась в сети — "полученные физические ранения являются главной причиной смертности в Нью-Йорке среди жителей в возрасте от одного года до 44".
Да, буйный мальчик за стеной скоро подрастет, с печалью сознавала я. И при очередной встрече с Тасой вновь расспрашивала про сына — нельзя ли помочь? Женщина поведала, что ребенку от роду 12 лет, что он психически неизлечим, что он ей не родной, а усыновленный после смерти подруги.
"Вот видишь, мама, какая она благородная! А ты что про нее думала?!", — упрекнула меня моя младшенькая. Той же ночью она проснулись от пронзительного детского голоса, звучавшего уже даже не за стеной, а словно в нашей спальне с вечно распахнутым окном — "Помогите! Откройте! Я истекаю кровью!.."
Утром я позвонила в полицию. Теперь уже беспокоясь не о себе и даже не о своих детях, а о неизвестном мне человечке, которого истязают за стеной. В 911 узнав, что в данный момент никто не кричит, переключили на комиссию по защите детей. Там меня выслушивали несколько раз, переводя на новый номер.
Инспекция прискакала в тот же день, говорили за стеной, потом пришли ко мне. Я все им повторила: что мы все семьей постоянно слышим детские крики, стоны, проклятья или зов о помощи. Пара проверяющих грустно выслушала меня. От их ответа я похолодела: "В этой квартире детей нет".
Так был ведь мальчик!
По официальным данным, 3,3 миллиона детей в США ежегодно подвергаются домашнему насилию. Теперь я была уверена, что мальчика-сироту держат в каком-нибудь люке, стенной нише, подполе, связанным в шкафу, и он подает голос лишь когда его достают для очередной пытки. В общем, типичные американские родители-садисты, в точности по Павлу Астахову.
Не полагаясь на бюрократические инстанции, я сама начала прислушиваться ко всему происходящему, заглядывать в глазок при каждом звонке в соседнюю дверь, чутко спать ночами, в общем, встала на вахту во имя спасения.
Я заметила, что к соседям так частят разные посетители, что позавидовать мог бы и соседний "Макдональдс". Что иногда моя соседка говорит ходокам что-то по системе подъездной связи, и те мгновенно исчезают. Иногда они протягивают ей какую-то бумажку. А иногда в ожидании нервно курят на лестничной клетке что-то без запаха…
Когда Таса не может попасть в дом, она исследует брошенные окурки в надежде свить из них еще одну закрутку. Я знаю даже их пароль. "Я Боно. Я обещал вернуться", — недоуменно повторял экзот с бусиками на шее и чубуком непонятного культового назначения в зубах, которому я не позволяла протиснуться ко мне в дом.
"Наркотики дают по соседству!", — переправляю я таких сбившихся с пути. Этот с чубуком и бусиками позвонил ко мне в дверь вторично — принести извинения за то, что побеспокоил меня в первый раз.
И вот однажды я подкараулила момент, когда ребенок закричал так близко! Я мигом выскочила в подъезд — под дверью сидела и отчаянно пищала знакомым детским голосом моя соседка Таса.
Ну, слава богу, в доме нету ни привидений, ни детей…
Но жизнь не зря зовут борьбой
Итак, мне выпал жребий соседства с какой-то нью-йоркской блат-хатой, где продают наркотики, где живут двое свихнувшихся наркоманов, одна из которых постоянно голосит — то ли выясняя отношения с сожителем, то ли требуя "успокоительной таблеточки", то ли просто от неизлечимого психического заболевания, которое она пыталась приписать несуществующему сиротке. Или от всего вместе взятого.
Это при том, что мой домовладелец лично утверждал на собрании их компании мою кандидатуру на право обитать в этом доме, уверив, что это прекрасное место, в котором нет очагов ни наркомафии, ни проституции. А я, мол, не обладаю достаточно проверенной для Манхэттена репутацией и посему должна проплатить апартаменты на год вперед.
Так что теперь отступать мне некуда. Впереди борьба за мои американские права. Правда, открыв выданный мне многостраничный "Сертификат безопасности жилища" с кучей печатей и подписей — новое требование городских властей, — я обнаружила, что гарантирует он только одно — отсутствие клопов.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
