В США социологи выяснили, что четверть американцев вообще не имеют настоящего друга. И если в 80-е годы на каждого янки приходилось по два друга, то сегодня каждый второй куда-то исчез. Я, кажется, догадываюсь почему.
"Давай дружить!", — сказал мне сосед за барной стойкой, с которым мы уже пару раз пропускали по рюмочке и перебрасывались фразами ни о чем. Если бы он и не помянул раньше, что он наследник бритов, я определила бы его родословную навскидку. Не потому, что обладаю проницательностью мисс Марпл – просто Ричард удивительным образом похож на английского чистокровного скакуна, которого мне однажды довелось оседлать: "крепкой сухой конституции, с хорошо развитыми конечностями и выдающейся резвостью", как метко описана эта порода в справочнике коневода.
С тем конем у меня отношения не сложились. Как "чайнику" мне обычно полагался Алихан, смиреннейший каурый меринок, уныло принимавший меня такой, какая есть. Но однажды инструктор сказал – "седлай Лавра". Лавра на конюшне в гродском парке всегда выделяли среди остальных разномастных скакунов, возможно, чудом не попавших на местный мясокомбинат. "Английская чистокровка!", — исчерпывающе и с почтением характеризовал Лавра инструктор.
Не без трепета оседлала я Лавра. Махнула хлыстиком, и конек загарцевал. Рысь, однако, не задалась — не попала в такт раз, и второй раз не попала – "извините, сэр, секундочку, сейчас я разойдусь и все пойдет ОК". Но этот английский чистоплюй остановился – заметим, безо всякой команды седока — развернул шею через левое плечо и вперился в меня настолько убийственным взором, что я предпочла спешиться.
С конем английским не заладилось – с англичанином и подавно не склеится. И не то, чтобы я дружить не умею. Я как раз из тех, кто слушал ночные исповеди, хоть завтра на работу, давал кофточку поносить, клеил другу обои, перевозил мебель, копал грядки.
Мне понятна такая дружба, как у моих коллег Сани и Эрика, которых не смогли разлучить тысячи километров, когда Саню судьба забросила в Майами, а Эрика — в Москву. Саша в разгар буйного вечера наносил предрассветный звонок мирно спящему Эрику и кричал – "старик, давай споем!". И Эрик, лежа под одеялом, тихонько подтягивал "ах ты палуба, палуба"…
Вот так у нас дружат по-русски, а не как, как это описано в американской википедии – "называют друг друга без отчества, и даже иногда уменьшительно, часто вместе работают или живут по-соседству, делят еду и совместно выпивают".
По-русски дружат бескорыстно и жертвенно. Мой приятель из Нью-Джерси постоянно встречает в аэропрорту имени Кеннеди не только русских знакомых, но также их взрослых детей и племянников, а вдобавок приезжающих в гости друзей друзей, хотя на это ему придется убить почти весь световой день, отмахать километров сто пятьдесят, заплатить за два моста и парковку… В, общем, раза в два дороже, чем просто оплатить их "желтое такси". Но ведь для нас "нет уз святее товарищества".
Американцы устроены по-другому. В Нью-Йорке мы вроде бы как сошлись накоротке на почве собаководства с Фрэнком, коренным жителем мегаполиса.
Я дружила с ним по-русски: сопровождала в госпиталь на томограф, поскольку он страдал кластрофобией и надеялся, что мое присутствие добавит ему мужества (ошибся). Садилась за руль на обратном пути после процедур с наркозом – Фрэнк все время изыскивал в себе разные болезни (безуспешно). Я была его сиделкой после операции, когда ему что-то удалили в носу от храпа (пусть бы и храпел – ведь спит один). И, бросив пост в ООН, молнией примчалась с чудом раздобытой лопатой на место встречи в парк, когда он сообщил, что его собака почила. "Зачем лопата?" — от удивления он прервал на момент рыдания при виде меня, готовой рыть могилу незабвенной Джуди. Я тогда еще не знала, что здесь дорога в собачий рай пролегает исключительно через крематорий. Естественно, мы вместе забирали ящичек с прахом, и три вечера я ходила к нему в гости поминать Джуди "по-русски", потому что Фрэнк не мог переносить горе один.
Но когда однажды я попросила американского друга подбросить меня на рынок за свежей моцареллой, Фрэнк меня строго отчитал — "это тебе не Россия, это Америка. Здесь каждый должен сам решать свои личные проблемы".
Но вот где дружба по-настоящему крепка, так это в Индии. В Сиккиме в монастыре Румтек я опрометчиво разрешила себя щелкнуть незнакомому фотографу, и через минуту мы уже фотографировались с его женой, с сестрой его жены, с двумя встреченными там же друзьями и с просто примазавшимися.
Меня подхватили для показа местных достопримечательностей и больше мы не разлучались, несмотря на мои ухищрения. Мы обедали и ужинали вместе, меня затащили к дядьке в чалме, у которого новоявленные друзья собирались арендовать лавку для торговли джинсами.
На ночь меня зачем-то уложили спать в одну постель с молодой женой, а супруг-фотограф постелил себе на полу в соседней комнате, где на кровати уже спали двое загулявшихся с нами друзей. Мои сомнения в целесообразности этой жертвы и попытка улизнуть в отель вызвали такую обиду, что я сдалась местным законам гостеприимства.
На следующий день сиккимцы пообещали найти мне машину, чтобы подбросить в отдаленное святое место, куда я направлялась в предвкушении вздремнуть по дороге после некрепкого сна в постели с незнакомой женщиной, пусть и под разными одеялами.
Утром у авто меня ожидала толпа людей – поскольку я дама, отправить меня одну с водителем-мужчиной не позволял все тот же закон гостеприимства, поэтому ко мне приставили супругу, ту самую, с которой я провела ночь. Но поскольку она тоже женщина, то возвращаться назад ей бы пришлось наедине с мужчиной, что опять-таки притиворечит этикету. Поэтому ее сопровождала двоюродная сестра. Но отправить двух женщин в дорогу с малознакомым мужчиной без мужчины-родственника оказалось также неприличным, поэтому к дамам прилагался взрослый племянник. Все остальные, к счастью, оказались просто провожающими. Шесть часов пути я слушала монолог племянника на неведомом наречии, прерываемый лишь поощрительным возгласом "га!" моих новых подружек.
Мы провели вместе всего два — конечно незабываемых — дня. Но и спустя годы эта чудесная молодая индийская семья звонила мне в Америку и звала к себе жить, обещая призреть и на старости.
"Я не умею дружить по-английски, а ты по-русски", — отшила я англичанина Ричарда: наверняка он из тех, кто "дружит ни о чем", а поговорить по душам ходит к личному психологу, как мой бывший закадычный Фрэнк.
Я прекрасно знаю, что надо было ответить "давай", протянуть руку, и потом пожимать каждый раз при встрече, а можно и с прихлопом по плечу – уже будучи "друзьями" при следующей "смол-ток" и преподносить поочередно "дринк".И больше ничего! Зачем я полезла в бутылку?..
Ничего не ответил Ричард, только одарил меня взором незабвенного чистокровки Лавра…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
