В США в среду вышла последняя редакция романа Эрнеста Хемингуэя "Прощай, оружие!", в которую впервые включены наброски, рукописи, правки писателя, случайно обнаруженные в Президентской библиотеке Джона Кеннеди внуком писателя Шоном. Оказалось, что один из ярчайших писателей 20-го века выбрал самую жесткую и безысходную версию для окончания книги, опубликованной в 1929 году.
Из нескольких десятков черновых названий романа лишь "Любовь на войне" фигурировала в его рукописном листке дважды, возможно, наиболее точно, хотя и пресно, передавая замысел произведения – людей, чьи судьбы исковерканы бессмысленной бойней, уже не спасет даже любовь. "Смерть уже мертвых" – книга, по замыслу писателя, могла выйти в свет и с такой фразой на обложке. "Прощай, оружие!" фигурировало под третьим номером в колонке названий. Единственным вариантом, решительно вычеркнутым рукой автора, было невесть откуда взявшееся слащавое "Волшебство".
Роман о войне и о любви был во многом автобиографичным для Хемингуэя, отправившегося в санитарный батальон на итальянский фронт первой мировой в Италии, получившего тяжелые ранения и попавшего на лечение в Милан. Там, в госпитале, вспыхнула первая любовь Эрнеста – к медсестре "Красного креста" Агнессе фон Куровски, которая была старше на семь лет. Они договорились пожениться в Америке, но после отправки Хемингуэя на родину Агнесса предпочла юному американцу итальянского офицера.
Некоторые биографы писателя полагали, что болезненно пережитая разбитая первая любовь была подспудной причиной несложившихся последующих браков писателя. Не реальная ли Агнесса убивает вымышленную Кэтрин?..
"Вот и вся история. Кэтрин умерла, и ты умрешь, и я умру, и это единственное, что я могу обещать", – вывел 30-летний "Хем", словно вбивал последний гвоздь в роман. Мысль была переписана несколько раз и видимо под нее ложилось припасенное название – "Лишь одно наверняка".
Пережитое ли на войне предчувствие новых мировых катаклизмов, личные трагедии ли были причиной этого мрачного ощущения безысходности? Во время работы над окончательной редакцией романа в Оук-Парке, родном доме Эрнеста – белом с уютным полукруглым мезонином – застрелился его отец, что стало еще одной незаживающей раной на сердце писателя.
Позже Хемингуэй признавался, что тогда, в 1918 году на итальянском фронте, глупо и наивно считал себя бессмертным. Десять лет спустя во время создания книги он был уже совсем иным.
"Нет иного конца, кроме смерти. И рождение – только его начало", "Рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют", – еще несколько из проигранных возможных концовок романа будущего автора "По ком звонит колокол?".
В нескольких черновых версиях Хемингуэй пощадил дитя любви Кэтрин и Фредерика, подарив ему жизнь. Врач после смерти Кэтрин опровергает слова акушерки о том, что ребенок родился мертвым, и уверяет, что мальчик жив. Возможно, в писателе проснулись отцовские чувства – во время работы над рукописью в Канзас-Сити с помощью кесарева сечения родился его сын Патрик. У героини романа "Прощай, оружие!" Кэтрин точно таким же образом появляется на свет дитя, только и мальчик и возлюбленная Фредерика Генри умирают.
В одном из черновиков Хем, "спасающий" новорожденного, вложил в уста своего героя "Боже, теперь у меня есть сын. Я не знаю, верить этому или нет". Впрочем, чуть позже появляется – "Теперь у меня есть сын. Но мне это безразлично. Мне нужна была лишь Кэтрин". В итоге волею писателя смерть уносит обе жизни.
Автор временами хотел расширить границы романа, добавляя в эпилоге несколько слов о других действующих лицах – Ринальди излечится от своей болезни, Этторе станет фашистом, Пиони уедет в новый свет и станет таксистом по одной версии – в Нью-Йорке, по другой – в Чикаго. Достаточно часто автор возвращал Генри из госпиталя в комнату отеля, ту самую, где были счастливы вдвоем Кэтрин и Фредерик. Несколько набросков завершали роман на следующее утро после трагедии – очнувшийся от забытья герой распахивает окно в мартовский солнечный день.
Однако в итоге, Хемингуэй отсекает все лишнее, не дав взойти солнцу и обернув концовку в черную пелену дождя. Вот как закончил он книгу, позволив войти Генри в палату, где еще лежала Кэтрин.
"Но когда я заставил их уйти и закрыл дверь и выключил свет, я понял, что это ни к чему. Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем". "Ее там не было", – несколько раз выводила и вычеркивала его рука.
В одной из десятков версий завершения романа можно найти такие слова: "Когда ты пишешь, у тебя еще есть выбор, в жизни его нет". Вероятно, у него действительно не было выбора, когда лишенный памяти и морально изломанный пыткой электрошоком в психбольнице, он решился вычеркнуть из жизни себя самого.
"Того, кого мир не может сломать, он убивает", – и такими могли быть завершающие строки "Прощай, оружие!", если бы Хем прислушался к совету друга и коллеги Скотта Фицджеральда. Возможно, такой могла бы быть последняя записка Эрнеста Хемингуэя перед тем, как он нажал курок. Но он ушел без слов.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
