Во времена моего дошкольного детства в Минске на улице Коммунистической нищенка была всего одна — она ходила по квартирам, крестилась и молча протягивала руку.
Официально в СССР не было бездомных и нищих. Матрена в коричневом платке, опускающемся с головы накрест через грудь и сходящемся узлом на пояснице, была воплощением неведомого мне мира, живым персонажем из сказок Гофмана и братьев Гримм — или шекспировского фатума, сказала бы я теперь.
Семейная инструкция была — "Матрене открывать и подавать". Это позже появились глазки на дверях, кодовые замки на парадном и строжайший запрет детям не то чтобы открывать незнакомым, но и выходить погулять во двор. А тогда в нашу квартиру на втором этаже (под нами был магазин) запросто звонили и просили попить водички или одолжить граненый стакан для распития бутылки в подъезде на подоконнике. А жили мы не где-нибудь базар-вокзал, а прямо на холме возле Оперного театра и штаба Белорусского военного округа, то есть в культурно-зажиточном окружении.
В школу я еще не ходила, но уже знала, что Матрена — наследие темного прошлого, а нищие и бездомные живут не у нас, а в Америке.
И таки действительно живут! Маркетинговая компания BBH в Америке недавно попробовала объединить древнейший бизнес попрошайничества с новейшими технологиями, снабдив нищих мобильными устройствами, обеспечивающими беспроводную связь Wi-Fi в формате 4G.
Нищих на улицах хватает, владельцев гаджетов — еще больше, тем более что и те, и другие имеют обыкновение скапливаться в самых людных местах и возле туристских достопримечательностей.
Проводники передовых технологий вышли в майках "Бездомная горячая точка 4G" на улицы техасского Остина. За два доллара они предоставят выход в интернет на 15 минут — платить для чистоты эксперимента рекомендуется безналом через систему PayPal, но можно и наличкой прямо в руки.
Лаборатория BBH уверяет, что "бездомные точки" получают свыше 50 долларов в день за шесть часов работы. Считай, почасовой заработок американского учителя. Каждый — в эксперименте участвуют тринадцать обитателей приюта — теперь имеет свой твиттер-аккаунт, и поговаривают, что благотворительный проект вот-вот обретет очертания коммерческого шоу. Очень американская история.
А в Нью-Йорке этот социальный эксперимент не пошел — здесь, говорят, нищие не те. Мэр Майкл Блумберг недавно поручил полиции урезонить бездомных, которые без спроса в пробках проведут тебе пару раз тряпкой по стеклу и потребуют дневной заработок киргизского декханина.
В США в некоторых штатах есть ограничения — как просить и где. В Орландо во Флориде надо сперва получить лицензию на попрошайничество. Полиция также может привлечь к ответу за то, что просящий вас обманывает — например, выдает себя за однорукого и одноногого ветерана вьетнамской войны, как это делает абсолютно физически здоровый никогда не воевавший мужчина неподалеку от Брайтон-бич, привязывающий руку к телу под жилетом и хромающий только "на работе". Его днями вывела на чистую воду местная нью-йоркская газета.
Американские обычаи предписывают просящему говорить правду, правду и ничего кроме правды — и честные вознаграждаются щедрей, чем матери "умирающих детей".
"Нутро горит без пива", — держит кусок картонного ящика с такой надписью усатый попрошайка возле паба в мидтауне. "Подайте на "травку", — гласит картонка нежно улыбающегося юноши богемной наружности в Ист-Виллидж. "Устала зарабатывать проституцией. Подайте просто так", — взывает транспарант потрепанной жизнью хмурной дамы пенсионного возраста, обитающей на Юнион-сквер.
Лично я охотней подаю нищим, которые стараются принести какую-то пользу — открывают и придерживают тяжелые двери в магазинах или тащат багаж, прокладывая путь в автотерминале, где сам черт ногу сломит.
В Индии меня пугали страшилками о том, как прокаженные будут хватать за руки, если вовремя не откупишься о них, туберкулезные — плевать в лицо палочкой Коха, матери — бросать своих детей под колеса твоего авто ради компенсации…
Индийские нищие порой в самом деле выглядят так ужасающе, что кинуть им пару рупий мешает только одно — отвращение подойти поближе. Но это в основном в глубинке или на курортах, куда спецавтобусы привозят организованную бригаду профессионалов, которые и в кошмарном сне не привидятся.
Делийские же мальчики и девочки, подбегающие на светофорах с криком "Но мама, но папа! Чопати (хлебная лепешка)!", обычно имеют и мам, и пап. Это обитатели временной деревни, которая полгода строит, а потом разбирает трибуны для национального парада. Отцы мастерят, матери кашеварят и стирают в каналах, идущих к президентскому дворцу, дети тоже при деле — выходят с протянутой рукой на дороги, как мы пионерами ходили на сбор металлолома.
Но нью-йоркские нищие — это не дети Индии. Это нередко грабеж средь бела дня, а не "подайте Христа ради". На Манхэттене по красной ветке метро буквально требует мзду молодой парень при ногах, но в инвалидной коляске.
Он с издевкой сверлит взглядом — в особенности мужчин в костюмах — "а, я вижу у вас нет лишнего доллара". Он ведет себя так, словно весь мир ему чем-то обязан. Хочется сказать ему "Встань и иди!", как повелел однажды в метро парализованной девочке веселый московский милиционер, спросивший, не хочу ли я увидеть чудо. И девочка встала и пошла. "Молдавские гастролируют", — пояснил тогда чудотворец в погонах.
Гуляя по старому Сан-Хуану в Пуэрто-Рико, я однажды остановилась у небольшого одноэтажного дома с журчащим фонтанчиком и небольшим бронзовым барельефом. На нем я прочла рассказ американского офицера, прибывшего в Сан-Хуан в госпиталь во время Второй мировой войны.
В домишке была столовая для тяжелораненых, а пуэрториканка Мария, девушка в инвалидной коляске, была волонтером. У нее с детства было парализовано полтуловища, но она не сочла это помехой, чтобы помогать другим, которым, по ее мнению, было хуже.
Она подавала раненым еду и прибирала грязную посуду. А когда выпадало свободное время, уплывала в океан… Офицер снова ушел на войну, а потом вернулся в Пуэрто-Рико к девушке, запавшей в сердце, чтобы остаться с ней навек. "Я был очень счастлив с Марией, мы не расставались до ее последнего вздоха", — гласит история этой любви, увековеченная в камне под сенью вязов.
Счастливая, по-белому завидую я ей. А ведь эта Мария могла всю жизнь просидеть на паперти, прося подаяния…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
