К "Русскому ковчегу", коим для Александра Сокурова является питерский Эрмитаж, присоединилось еще одно плавсредство – московский Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина, празднующий свое столетие.
Это еще один славный русский ковчег. О нем рассказал Леонид Парфенов в своем документально-историческом эссе – "Глаз божий", премьера которого состоялась на Первом канале.
…И не подумал сравнивать или уравнивать сами создания. Как, впрочем, и их авторов. Любопытен в обоих случаях отразившийся на экране драматический дрейф русской культуры на протяжении нескольких веков.
***
С основанием Санкт-Петербурга произошло удвоение лика нашей Родины. Москва осталась столицей тысячелетней Руси. Юный град Петров олицетворил российскую империю. Страна стала двуглавой.
В границах одной державы соединились и перемешались культурные и бытовые уклады двух материков.
Общественное сознание удвоилось и, вместе с тем, раскололось, что отозвалось впоследствии спорами славян меж собой, окрашенными в разнообразные цвета – эстетические, идеологические, политические и даже в геополитические.
В ХХ веке как набат прозвучали строки Блока:
"Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!"
В них отчетливо слышится нечто горделиво-раздраженное. И нечто вызывающее. И еще – нечто угрожающее. И весь стих проникнут ощущением глубинного противостояния "двух враждебных рас монголов и Европы".
Стих датирован 1918-м. Панмонголизм, хоть и дико это слово, стал подсознательным вожделением народных толп. В подтексте Гражданской войны доминировал именно этот цивилизационный конфликт: панмонголизм против паневропеизма. Блок глубоко прочувствовал взаимотяготение "российских монголов" и Европы:
"Россия – Сфинкс! Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!.."
До сих пор, хоть на дворе уже ХХI век, "глядит" с теми же чувствами.
И до сих пор до конца непонятно: живем ли мы в Евразии или в Азиопе?
***
Бронзовый конь Этьена Фальконе под Петром поднялся на дыбы, то ли готовясь к прыжку на Запад, то ли противясь ему. И конь завис на века, и Россия не определилась по сию пору.
Азиат Петр I силой поволок древнюю Русь на Запад, самым наглядным последствием чего стал вознесшийся из топи блат полнощных стран краса и диво Санкт-Петербург. Вдоль Невы по струнке вытянулся Зимний, к коему пристроился Эрмитаж, который со своими сокровищами и стал героем сокуровского киноповествования.
"Русский ковчег", который в этом году отмечает десятилетие с момента выхода, – не пересказывание истории России, и не пересматривание музейной коллекции, это философствование по поводу истории и культуры.
Драматургическая конструкция "Ковчега" незатейлива: европейский гражданин путешествует по европеизированной Руси, средоточием которой и является Эрмитаж.
Сокуровский европеец – такой "ревизор", прибывший из цивилизованной Европы инкогнито в Санкт-Петербург. Все ему странно. Он узнает и не узнает матушку Европу. Он дивится роскошеству и великолепию убранств залов, изумляется способности русских к подражанию, их замечательному таланту копировать и делать списки с оригинала не хуже оригинала.
Несколькими этажами ниже – выставка пыточных орудий. "Ревизор" успевает время от времени приговаривать то в ужасе, то с восхищением "ой-ой-ой", причмокивая языком.
Собственно, все изумление иностранца в том, как азиатчина Руси смогла соединиться с цивилизованной Европой, как Европа покорила Россию и как она при этом уцелела в России. Он-то знает, что Запад есть Запад, Восток есть Восток. И вместе им вроде бы невозможно сойтись. Но он видит, что они сошлись.
***
Они сошлись еще раз, но уже в первопрестольной – в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина.
Если Эрмитаж своим основанием обязан был императрице Екатерине II, то у истока музея им. Пушкина стояли частные граждане – университетский профессор Иван Цветаев, предприниматель Нечаев-Мальцов, на пожертвования которого строилось здание музея.
А значительную часть коллекции произведений западного искусства ГМИИ составили приобретения двух русских купцов-старообрядцев – Сергея Щукина и Ивана Морозова, которые на свои кровные деньги скупили едва ли не весь французский авангард.
В фильме Парфенова они – главные герои повествования. Именно их энтузиазму в первую очередь обязано сотворение еще одного русского ковчега западного искусства. А потом ему пришлось следовать опасным курсом сквозь бури двух мировых войн, одной гражданской войны… И еще требовалось охранить его богатства от идеологических энтузиастов, пережить оккупацию хранилища подарками советского народа товарищу Сталину.
Отдельное спасибо сказано в фильме Ирине Александровне Антоновой – директору ГМИИ на протяжении более полувека.
***
Сергей Щукин, глянув на свой портрет, нарисованный Матиссом, обнаружил в себе монгола. Словно обернулся на мольберте, как сказано у Блока, "своею азиатской рожей".
Искусство проницательно. В данном случае оно далеко проникло в прошлое портретируемого человека.
Но ведь и портретируемый человек из скифов и азиатов сумел заглянуть за горизонт будущего, раз он сердцем проникся еще в начале ХХ века к тому, что через несколько десятилетий будет признано художественной классикой.
…Мы до сих пор, сбиваясь временами на панмонголизм (хоть слово это дико по-прежнему) ищем особый путь для своей страны, а она уж который век следует им.
Конечно, это – тяжкая дорога, по которой идти нас понуждают кнутом и пряником, тиранией и демократией.
Да, скифы мы! Да, азиаты мы! Да, нас тьмы, и тьмы, и тьмы. Но у нас есть флагманы. Это главные наши музеи, два ковчега, как свидетельствуют с разной степенью убедительности оба фильма о них.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
