Картонный Пушкин главою непокорной вознесся под потолок гигантского здания книжной ярмарки в Нью-Йорке. Русские писатели подняли бокалы с шампанским, и хором затянули "Happy birthday, Александр Сергеевич!" Так уже повсеместно усвоенным на Руси способом чествовали мы нашего национального, гениального, несравненного "топселлера", как сейчас заведено говорить у профессионалов рынка. Это значит "писатель, создающий бестселлеры", если кто не понял.
Русскоязычные устроители раздали нам "пресс-киты", указали "фронтменов", и из уст русскоговорящих ораторов посыпалось "фикшн", "контент", "релиз", "эстимейт"… В памяти всплыло пушкинское "Я не могу дормир в потемках", произнесенное Антоном Пафнутьичем.
Некоторые мои московские редакторы утверждают, что я из Нью-Йорка все чаще пишу по-брайтонски. Да нет же — Москва заговорила как Брайтон-бич! У вас там еще в магазинах не спрашивают при покупке сыра — "вам одним писиком (кусочком) или послайсить (нарезать)"? А в Нью-Йорке самый последний русскоговорящий уголовник, не владеющий никаким языком, свое уголовное дело не иначе как "кейсом" именует.
Нет, весь он не умрет
"Самую большую угрозу повальное распространение английского языка несет самому английскому языку. Русский выживет", — примерно так утешил мою печаль о судьбе русского языка Герман Садулаев. Почти то же говорят американские лингвисты, не говоря уж об английских.
"А почему у вас все говорят по-английски — "офис", а не по-русски — "контора"?— помню, спросил меня британский коллега, начинающий внедряться в российскую действительность в начале 1990-х. Да потому, что бизнесмены пришли вместо предпринимателей, пожала я плечами.
Садулаев полагает, что весь этот англояз в наших реалиях мы используем для передачи условности, чтобы не марать русского. "Говорим про "глянцевые" журналы — "контент", потому что содержания там нет, "менеджер" — потому что никакие они не управленцы, и "зафрендить" — потому что дружбы это не предполагает", — говорил он мне подле гигантского портрета Пушкина, где читали стихи классика на двух языках.
Может, и впрямь печалиться не стоит, и не такое переживали. Несмотря на изничтожение культурного класса пролетариатом, к пятидесятым годам прошлого века советский народ заговорил на языке Пушкина, Гоголя и Чехова, потому что читал классику, начиная со школьной скамьи, напомнил Садулаев.
Писатели в Нью-Йорк на книжную ярмарку приехали разные, но все — хорошие. Хотя и не пушкины, не толстые и не достоевские — таких у нас сегодня нет, заметил посланец российского правительства.
Пушкины наших дней
Дмитрий Быков верит, что будет у нас в России еще общенациональный гений, второй Пушкин, от глагола которого все воскликнут: "жжот!" Он и сам в некотором роде Пушкин — поэт и гражданин, вольнодумец и интеллектуал, властитель дум. И кудряв в придачу.
Он уже выверил историческую российскую цикличность, подсчитал и предсказал: пришествие второго Пушкина произойдет лет эдак через сто. Сейчас, по его историческому календарю, у нас времена Николая I по всем приметам. Тут и личность государя, и запутанность престолонаследия, ну и выход россиян на Болотную площадь с белыми ленточками и лозунгами "За честные выборы!" — по примеру декабристов. На Болотной, правда, обошлось без картечи.
"Болото бунт берет, предсказывал Пушкин! Как символично, что люди вышли именно на Болотную!", — заметил Быков на крыше нью-йоркской многоэтажки или скайскрепера с видом на сияющий Манхэттен, где проходил русский вечер с писателями. В ожидании ренессанса Дмитрий разумно посоветовал заняться всем самосовершенствованием и прочитал в узком кругу проникновенную лирику остросовременного звучания с фразеологизмом "объявляет ей контрл-альт-делит"…
Быков предполагает, что появлению на российском небосклоне звезды нового Пушкина должны предшествовать знаковые фигуры масштаба Некрасова. А по мне, так нашему времени более всего Гоголя не хватает. Группу Gogol Bordello на площадке неформальных писательских встреч пообещали в пятницу.
Зато на нью-йоркской ночной крыше появился живой Короленко, несколько напоминающий своей бородой пушкинского Черномора. Псой Галактионович — перфомансье, как модно говорить — тут же превратил жизнь в блистательную фантасмагорию, обрушив поток своих композиций вроде "таки десять братьев нас было, мы торговали шитьем. Одного убило, остались вдевьтером. Йидл мыт а фиделэ, Янкл мытем бас, шпилт-же мир а лиделе здесь и сейчас"…
"Люблю Пушкина", — просто сказал Короленко, уже сложив свой синтезатор. Но своего "Пушкина" в тот вечер не пел. Помните? "Это Черная Речка, oh yeah… Меткий выстрел в сердечко, oh yeah".
Со времен дуэли у Черной речки на смену светской жизни пришла гламурная. Щеголей и франтов зовут уже не пижонами и не стилягами, а метросексуалами. Писатели не гусиным пером водят по бумаге, а составляют романы в поездах на смартфонах. Грамотные нынче — юзеры, а неудачники — лузеры. Но какая же, право, это мелочь — слова — в сравнении с жизнью, которую мы в меру своих дарований пытаемся осмыслить. И у всех по-разному выходит — прямо как у писателей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
