Дмитрий Бабич, обозреватель РИА Новости.
Александру Ивановичу Герцену везет на круглые юбилеи. Свое двухсотлетие, как и свое столетие, он встретил бы в той России, где его писания остаются актуальными. В 1912 году в России его сочинения издавались с цензурными изъятиями - значит, их еще боялись. Да и в 2012 году он оказался бы в России, которая ему была хорошо знакома, - в России с абсолютистской государственной властью, с тянущейся к этой власти православной церковью, с вечно недовольной интеллигенцией.
Вполне понятна была бы Герцену и благосклонность, которую эта недовольная интеллигенция и выросший из нее "средний класс" готовы проявить к любым врагам власти. То к "борцам с российским империализмом" за границей (привет любимой Герценом Польше!), то к собственным левым радикалам.
И даже привычный Герцену по дружбе с Михаилом Бакуниным тип русского левого радикала возродился - посмотрите на Сергея Удальцова или на Илью Будрайтскиса. Нет, не всех настоящих левых повывели в России Сталин и Брежнев…
Кто же его разбудил?
Как будто не было почти целого столетия, когда в России побеждали и творили Бог знает что ЯКОБЫ единомышленники Герцена - российские большевики-коммунисты. Наверное, Ленин своей любовью нанес памяти Герцена еще больший урон, чем памяти Бердяева или Ильина - своей ненавистью.
Бердяева, Ильина и Трубецкого Ленин выслал из страны на "философском пароходе" и изъял из библиотек, превратив в запретный плод. С Герценом вышло хуже - его советская власть своими похвалами превратила в снотворное, заставив несколько поколений русских людей заучивать в школе: "Декабристы разбудили Герцена".
Вспоминается анекдот советских времен: "Когда было восстание декабристов?" - "Ночью". - "Почему?" - "Ну, они же разбудили Герцена".
На самом деле Герцена разбудил относившийся к своим крестьянам как к скотине отец, а в еще большей мере - дядя, державший у себя целый гарем из дворовых девок.
Есть люди, которых разврат "раскрепощает", а есть люди, которых он оскорбляет. Герцена видимый им с детства разврат оскорблял. Он никогда в жизни не мог вынести, не мог хоть на минуту оправдать издевательство одного человека над другим, унижение человеческого достоинства. Это и сделало Герцена сначала врагом самодержавия (в России), а потом и врагом авторитарной буржуазности (в Западной Европе, куда он хитростью выбрался из России после смерти отца в 1847 году).
Враг жандармов от Атлантики до Урала
"Уважьте во мне свободу человека. Свобода лица - величайшее дело, на ней только и может вырасти действительная воля народа, - писал Герцен, объясняя свое решение остаться за границей. - У нас лицо всегда было подавлено, даже не стремилось выступить… Свободное слово у нас всегда считалось за дерзость".
Это о России? Да, но, как оказалось, не только о ней. Выехав на Запад перед самым революционным 1848 годом, Герцен приехал в Европу не испуганным провинциальным диссидентом, а истинным "русским европейцем", с детства владеющим несколькими языками и отнюдь не отказывавшим себе в праве критиковать "свободный мир".
Оглянувшись вокруг себя в Европе, Герцен делает открытие. Если в России Николая Первого рядом со свободно мыслящим человеком стоит полицейский, внимательно следящий, чтобы из-под пера правдолюбца не вышла крамола, то у европейца еще более строгий полицейский сидит внутри. И этот "внутренний полицейский" то и дело останавливает перо европейца, да так строго, как порой и не снилось незадачливому российскому жандарму. Теперь это называют внутренней цензурой.
Герцен вдруг заметил, что, попадая в Европу, русские революционеры последовательнее, радикальнее, смелее своих французских или английских собратьев. "Внутренний полицейский" никак не заглушает их голос, и Герцен пишет об этом со своеобразной гордостью: "Странная судьба русских - видеть дальше соседей, видеть мрачнее и смело высказывать свое мнение, - русских, этих "немых",- как говорил Мишле".
Диссидентское русофильство
Жюль Мишле (1798-1874) - этому французскому историку, будущему другу Александра Ивановича, предстояло сыграть выдающуюся роль в судьбе Герцена и герценского наследия. Именно ему адресовано письмо, ставшее самым ярким политическим памфлетом Герцена, - его брошюра "Русский народ и социализм".
В этой работе впервые проявилась та особая диссидентская гордость за Россию, о которой мы недавно вновь услышали из уст людей, пришедших домой с митинга на Болотной площади. Недаром Герцен еще в советское время стал любимым писателем диссидентки Валерии Ильиничны Новодворской.
Давайте вчитаемся в письмо Герцена к Мишле, который в пылу защиты Польши тогда, в 1851 году, написал, что русские вообще - "не люди":
"Если вы разумеете Россию официальную, царство-фасад, византийско-немецкое правительство, то вам и книги в руки. Мы соглашаемся вперед со всем, что вы нам скажете, - не нам тут играть роль заступника. У русского правительства так много агентов в прессе, что в красноречивых апологиях его действий никогда не будет недостатка… Но русский народ, милостивый государь, жив, здоров и даже не стар. Прошлое русского народа темно, его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее. Он не верит в свое настоящее положение, он имеет дерзость тем более ожидать от времени, чем менее оно дало ему до сих пор".
С рождения автора этих строк прошло 200 лет, а выработанная им формула "народ люблю, а государство - нет", в глазах многих не устаревает. Никак не канет в Лету и герценский нигилистический взгляд на русскую историю, явно сформулированный в пику казенно-оптимистической триаде главы Третьего Отделения Александра Бенкендорфа: "Прошлое России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение".
Конечно, Бенкендорф занимался лакировкой исторической действительности. Но и Герцен с его "темным прошлым и ужасным настоящим" сгущал краски. Впрочем, корень необъективности Герцена - это его уже упомянутое нами неприятие унижения человека, его чувство вины за то, что его предки-дворяне делали со своими крепостными. Любителям порассуждать о "быдле" и о "крушении генофонда" России неплохо бы вчитаться в следующие строки первого революционера России.
"Виновато ли меньшинство, что все историческое развитие, вся цивилизация предшествующих веков была для него, что у него ум развит за счет крови и мозга других, что оно вследствие этого далеко ушло вперед от одичалого, неразвитого, задавленного тяжким трудом народа?" - спрашивает себя Герцен в "Письмах с того берега". И приходит к выводу - вина дворян может быть снята лишь тем, чтобы сознательно поправлять свой "бессознательный грех".
Неутомимый лондонский блогер
И Герцен поправлял этот грех, он работал - в той сфере, где чувствовал себя наиболее полезным, талантливым, востребованным. Его издававшаяся в Лондоне газета "Колокол" стала в XIX веке еще более мощным средством борьбы с коррупцией, чем интернет сегодня.
На страницы "Колокола" чиновники боялись попасть - это было страшным позором. Популярность газеты снизилась только после поддержки с ее стороны весьма жестокого польского восстания 1863 года, воспринятой русским обществом как предательство.
Всегда ли Герцен был справедлив в своей критике современного ему русского общества? В советские годы полагалось отвечать - всегда. Теперь, слава Богу, есть возможность сказать - не всегда. И для памяти Герцена это хорошо. Потому что даже в своих несправедливостях он был проницателен и по-своему велик. Вот, например, как пишет он о современной ему русской православной церкви:
"После царя одно духовенство могло бы иметь влияние на православную Россию. Оно представляет в правительственных сферах старую Русь; духовенство не бреет бороды и тем самым осталось на стороне народа. Народ с доверием слушает монахов… Но попы утратили всякое влияние вследствие жадности, пьянства и близких отношений с полицией. И здесь народ уважает идею, но не личности".
Будущее показало, что в своей огульно-негативной оценке духовенства Герцен был неправ: многие священники всего через 50 лет после его смерти шли на смерть и на муки, не отрекаясь от веры в уничтожавшем их как "пережиток" атеистическом государстве. И в конце концов церковь победила, пережив советскую власть (вот уж воистину "пережиток").
Но и жадность, и пьянство, и панибратство с силовиками XIX века тоже были. И забывать этого нельзя - чтобы не повторить все тот же проклятый цикл русской истории. А если хоть на день забудем - давайте перечитаем Герцена.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
