МОСКВА, 29 мар - РИА Новости, Анна Банасюкевич. Режиссер Юрий Любимов поставил в Театре им. Вахтангова в Москве свой первый спектакль - "Бесы" - после громкого ухода с Таганки.
Этот театр для Любимова не чужой - будучи выпускником Щукинского училища, он работал здесь актером.
Многим казалось, что выбор названия - "Бесы" по роману Достоевского - символичен и как-то связан с позицией режиссера в конфликте с труппой, изгнавшей мастера. Тем не менее, даже если этот внешний сюжет невозможно забыть при просмотре спектакля, "Бесы" Любимова все же о другом.
Как и знаменитые спектакли режиссера, вошедшие в учебники по истории театра, эти "Бесы", не теряя романной масштабности Достоевского, крепко связаны с сегодняшним днем. Любимову, даже когда он ставит классику, свойственны злободневные шутки. Так и тут, зал с пониманием смеется, когда один из актеров умышленно разбивает на слоги фамилию персонажа: "А знает Ли-путин или нет?" Или когда Лебядкин в пьяном бреду говорит о гимне и хор начинает петь гимн сегодняшний, только потом исправляясь на "Боже, царя храни". Но острый сарказм никогда не мешал мэтру погружаться в серьезное исследование самой сути жизни. И основным мотивом любимовских "Бесов" становится цитата из Евангелия от Луки - история про бесов, вселившихся в свиней, прыгнувших в море. Самый идеологизированный роман классика, бичующий русский либерализм и сдобренный поверхностной мистикой социализм, Любимов прочитал как исследование основ русской жизни.
Философичная тяжеловесность Достоевского здесь встретилась с легкостью и четкостью формы - Любимов назвал свой спектакль концертным исполнением романа. В центре сцены расположен рояль - именно вокруг него строится действие. Музыка - Игоря Стравинского и Владимира Мартынова. В начале второго акта сам Мартынов играет вступление. Музыка, звуковая партитура держит на себе структуру спектакля, отвечает за смысловые акценты. Фривольность и легкомысленность мелодии может подчеркнуть вульгарность ситуации, взвизгнувшая клавиша утвердить непоправимость случившегося. "Зарезаны, сгорели?" - спросит Ставрогин у Верховенского и рояль резким звуком ответит ему "да".
На премьерных показах спектакль кажется эмоционально выхолощенным во многих своих сценах - форма еще не всегда перерастает в содержание. Но визуальная сторона спектакля убеждает своей выстроенностью и выразительностью. С пластикой Юрий Любимов работал много - немые сцены, застывшие скульптурные композиции, замедленные как в кино эпизоды сосредотачивают внимание, придают ироническую остроту.
Все действие разворачивается на фоне огромной репродукции картины французского живописца 17 века Клода Лоррена "Галатея и Асис" - главный герой романа Николай Ставрогин называл ее "золотым веком", ассоциируя жизнь легендарных героев с идеалом. В руках у персонажей белые транспаранты - на них названия глав романа, включенных в спектакль. Эти узкие полоски ткани на палках все время на сцене - они похожи то на флаги, то на паруса, то становятся орудиями убийства. Под ними оказывается похоронено тело Шатова.
В спектакле душевные муки Николая Ставрогина, скорее, - примета времени, признак общего душевного недуга - режиссер не очень сосредоточен на психологических извивах души главного героя. Первый акт заканчивается на сцене исповеди - Ставрогин приходит к Тихону с признанием в преступлении - но само его послание так и не прозвучит в спектакле, режиссер рассчитывает на хорошее знание первоисточника. Зато подробно и саркастично даны сцены собраний доморощенных склочных социалистов. Сам Верховенский никак не похож на зловещего кукловода - в исполнении Юрия Краскова он немолодой, суетливый, кривляющийся дурак с козлиным голосом. Впрочем и Ставрогин в исполнении Сергея Епишева выписан резкими красками, без полутонов - его рефлексия незаметна, зато чувствуются надменность и самодовольство, разъедающие его изнутри.
Ко второму акту спектакль набирает силы, но неожиданно главным действующим лицом, в какой-то степени авторским голосом, становится, казалось бы, второстепенный персонаж - Верховенский-старший, почтенный Степан Трофимович (Юрий Шлыков). Смешной подкаблучник, изгнанный из дома Ставрогиных, становится трагической фигурой. Самая запоминающаяся сцена - публичные чтения, на которых распоясавшиеся "наши" освистывают старого писателя Кармазинова (Достевский, как известно, пародировал Тургенева), а потом и Верховенского, на погибель себе решившегося метать бисер перед свиньями. Его тезис о том, что Шекспир и Рафаэль важнее освобождения крестьян - осмысленный поступок, обрекающей его на изгнание. Его появления с зонтиком и тележкой, на которой сложены пожитки, - может быть, самые пронзительные моменты спектакля. Не заключение врача о смерти Ставрогина, а усталое признание старика Верховенского, которому больше не зачем кривить душой и играть какие-то роли, становится настоящим финалом спектакля: "Самое трудное - не лгать. Как бы я хотел жить..."
