РИА Новости публикует отрывок из автобиографической повести обладателя премии "Национальный бестселлер" последнего десятилетия Захара Прилепина "Восьмерка", которая выходит сегодня в издательстве АСТ. К экранизации произведения уже приступил режиссер Алексей Учитель.
Шорох позвонил в пять утра на домашний, говорил коротко, ненапуганно:
- Меня замесили трое в "Джоги", они до сих пор там, подъезжай, я наших обзвонил, скоро будут. Обычно я сижу на диване тридцать секунд, прежде чем встать, - но тут сосчитал до трех и побежал к ванной. Зубы надо обязательно почистить, а то вдруг
выбьют сегодня.
"Джоги" на другом конце нашего городка. Общественный транспорт в такое время возит только работяг - и то в обратную от ночного клуба сторону... если вызвать такси - оно тоже явится не раньше чем через двадцать минут... самый верный вариант - поймать тачку на дороге.
На том и порешил.
Джинсы, шершавая рубашка навыпуск, ботинки, куртка. Часы еще. Только браслет у них раскрывается, если сильно взмахнуть рукой. Минут через пятнадцать точно взмахну.
На улице холодно, седьмое марта, мерзость. Ловя попутку, сильно жестикулировать нельзя, а то подумают, что пьяный, и не остановятся.
Нашел место между луж, поднял руку.
Работы в городе все равно нет никакой, калым был нужен многим, и тормознул самый первый. Второй тоже тормознул, но было поздно.
- Северный микрорайон, - сказал я водителю, заползая на задние сиденья.
Цену он не назвал, но у нас пятьдесят рублей – от края до края в любое время, так что не о чем торговаться.
Только тут я вспомнил, что денег у меня нет; мало того, их и дома не было.
Зарплату нам не платили уже три месяца, зато дважды выдавали паек консервами. Я ими до сих пор не наелся. Тушенка, пахучая, как лошадь, сайра, розовая и нежная настолько, что две банки за раз без проблем, консервированная гречневая каша с мясом - ледяная и белая, как будто ее привезли с Северного полюса. Если разогревать эту гречку - каша сразу становится черной, как будто ее сначала пережарили, а потом уже разложили по банкам, что до мяса - оно тает на глазах, и остается только жирная вода по краям сковородки. Чтоб все мясо не растаяло, приходится снимать сковороду с огня раньше времени - и глотаешь потом гречневые комки с одной стороны горячие, как огонь, а с другой - ледяные и хрусткие.
Но тоже вкусно.
- Куда так рано? - спросил водитель, который сначала, по местному обычаю, сидел с лицом неприветливым, как рукав телогрейки, а потом сам заску чал от своей хмурости.
- Езжай быстрей, жена рожает, - соврал я. Не было у меня никакой жены.
- Нашли время, - сказал он, почему-то снова озлобясь.
- Тебя ж нашли время родить... - сказал я, подумав. - ...Вон к "Джоги" рули.
- Она у тебя в клубе рожает? - спросил он.
Отвечать мне не пришлось, потому что фойе клуба стеклянное - и пока мы подъезжали к ступеням, все происходящее успели рассмотреть.
Лыков, Грех и Шорох работали руками и ногами; те, над кем они работали, расползались по углам, как аквариумные черви. Стекло то здесь, то там было в красных мазках, странно, что его не разбили.
Я выпрыгнул из машины, и хмурый сразу умчал, тем самым разрешив мою проблему с оплатой его труда.
Когда я ворвался в фойе, никакой необходимости во мне там не обнаружилось. Победа была за нами как за каменной стеной. Даже пнуть кого-либо ногой не имело смысла.
Сама атмосфера в фойе была спокойной и рабочей. Лыков поднимал с пола борсетку, которую, наверное, сразу осмысленно выронил, как только вбежал. Грех хлопал по карманам в поисках зажигалки и никак не находил. Шорох гладил скулу и сосал губу.
Три вялых полутрупа лежали по углам. Один свернувшись, как плод в животе, другой ровно вытянувшись вдоль плинтуса, третий засунув голову меж коленей и все это обхватив длинными руками - так что получился почти колобок - толкни и покатится по ступенькам, никак не возражая.
Тот, что вдоль плинтуса, был без ботинок, который плод в животе - с оторванным воротником, а колобок сидел в луже крови и подтекал.
- Пойдем? - сказал Грех, наконец, прикурив.
Тут из клуба выглянул в фойе местный диджей, знакомый мне пугливый очкарик с неизменной слюной в уголках рта. Поводил глазами туда-сюда, то ли считая, то ли опознавая полутрупы.
Получилось так, что я стоял ровно посередь поверженных, а Грех, Лыков и Шорох уже у выхода - но с таким удивленным видом, как только что вошли. Завидев очкарика, Грех сказал мне, кивнув набитых:
- Ну, ты уделал пацанов, бес. За что хоть?
Я хмыкнул, довольный юмором.
Очкарик не без ужаса глянул на меня и пропал. Мои пацаны коротко хохотнули.
Лыков был чернявый, невысокий, похожий на красивого татарина парень, в юниорах брал чемпиона Союза по боксу. Дрался всегда спокойно и сосредоточенно, с некоторым задумчивым интересом: оп, не упал, оп, а если так, оп, и вот еще снизу, оп.
Грех, напротив, дрался, как чистят картошку в мужской компании, - весело, с шуточками, делая издалека длинные пассы и попадая в любую кастрюлю так, что холодные брызги летели во все стороны. Если прилетало ему - то стервенел, хватал что ни попадя
с земли, потом сам не помнил, как дело было.
Шорох славился беззлобностью характера, почти всегда улыбался, щурились разноцветные глаза. Лицо у него было как будто обмороженное - оттого на его щеках всегда странно смотрелась щетина: бомжа напоминал. Но ему шло, мне он казался симпатягой, только девушки не всегда разделяли мое мнение. Что с них взять, дур.
Дрался он всегда будто бы понарошку, никого всерьез не желая обидеть, но вместе с тем умело и быстро.
Он вкратце рассказал, что доколебались к нему вообще без повода - опустевший клуб скоро уже закрывался, а Шорох сидел где сидел неподалеку от этой троицы и ленился идти домой - дома у него, без сна и покоя, шло постоянное родительское бухалово, которое он не разделял и видеть не хотел.
Какую книгу вы сейчас читаете? Опрос >>
Предоставлено издательством АСТ
