Дуэль и гибель Пушкина, от которых нас отделяют 175 лет, - это та трагическая точка в истории России, которая в каждую эпоху порождает соответствующие духу этой эпохи "антиюбилеи". В 1937 году СССР торжественно отмечал столетие СМЕРТИ "нашего всего" массовым производством маленьких белых бюстов и апогеем массовых репрессий. Сейчас юридическая фирма издала подарочное издание военно-судебного дела о дуэли 1837 года. Правильно говорили древние: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
В тридцатые годы двадцатого века вечная общероссийская ненависть к застрелившему Пушкина Жоржу Дантесу вылилась в привычные для того времени формы: чикнуть бы мерзавца - и все тут. Помните у Маяковского: "Сукин сын Дантес! Великосветский шкода. Мы б его спросили: "А ваши кто родители? Чем вы занимались до 17-го года?" Только б этого Дантеса и видели".
Сегодня мода на правовой подход к делу диктует современным авторам новые песни - документальные, фактологические, с юридическим контекстом. Опубликованное сразу в нескольких новых книгах о пушкинской гибели военно-судебное дело 1837 года "Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном" (так в подлиннике) и вправду представляет большой интерес.
Тогда, в 1837 году, отложив изящную словесность на самую дальнюю полку своего правового сознания, комиссия военного суда, "учрежденная при лейб-гвардии конном полку над поручиком Кавалергардского Ея Величества полка бароном Геккереном и камергером двора Его Императорского Величества Пушкиным" приняла решение наказать обоих (Пушкина, естественно, посмертно). Гвардейские офицеры, составившие комиссию, нашли как Геккерна, так и Пушкина "виновными в произведении строжайше запрещенного законами поединка".
А раз так, то - далее по тексту: "Подсудимого поручика Геккерена за таковое преступное действие по силе 139 Артикула воинского сухопутного устава и других под выпискою приведенных законов повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он уже умер, то осуждение его за смертию прекратить".
Не пощадили гвардейские офицеры и секунданта Пушкина - подполковника Константина Данзаса, соученика Александра Сергеевича по Царскосельскому лицею. Его также решено было повесить "как не поступил по всей силе 142 воинскаго Артикула, недонес заблаговременно Начальству о предпринимаемом ими злом умысле" (так в оригинале).
Слава Богу, решение этого суда было отменено высшей инстанцией - "генерал-аудиториатом", действовавшим под явным нажимом императора Николая I. Телефонов тогда не было, но "телефонное право" работало вовсю, и в данном случае, согласитесь, оно поработало в правильном направлении. Император не позволил сделать из убийцы Пушкина мученика.
Уехав впоследствии во Францию, Дантес прожил долгую и счастливую жизнь. Его, похоже, любила отданная ему в супруги сестра Натальи Гончаровой Екатерина, уступавшая сестре в красоте, но вполне схожая с Натальей Николаевной любовью к домашнему очагу и привычкой не задаваться лишними духовными вопросами. Дантес сделал удачную карьеру при "Наполеоне Маленьком" (императоре-популисте Наполеоне Третьем, проявлявшем вполне бонапартовскую решительность не на поле боя, а в разных "прагматичных" манипуляциях с парламентом и общественным мнением). Получилось, что Пушкин спас Дантеса от того, чтобы остаться в России и кончить жизнь в собственном именьице незаметным отставным офицером.
И самое важное: Дантес, похоже, так до конца жизни и не понял, что двигало его противником. Помните, в "Евгении Онегине": "пружина чести, наш кумир"... Какая там "пружина чести"?! Проще надо быть!
Существуют лишь отношения двух или больше согласных на секс взрослых людей, на современном английском - consenting adults, оба слова французского происхождения; попав в наш век, франкоязычный Дантес все уловил бы мгновенно - adultes consentants. Если выходит так, что одна из consenting adults - ваша жена, то это неприятное обстоятельство, но никак не повод для кровопролития. Грех - понятие не юридическое, а потому в глазах таких людей, как Дантес, оно не имеет смысла.
Опубликованные в 1988 году в Голландии письма бросают свет на отношения Дантеса с его "приемным отцом" - голландским посланником в России Геккерном (помните, тот самый, что "как старая сводня" помогал Дантесу строить куры Наталье Николаевне). Так вот, это были отношения сексуальных партнеров. С точки зрения нынешних "европейских ценностей" - ничего шокирующего, лишь бы секс был безопасный.
Но у Пушкина были другие европейские ценности. С ними ему, наверное, не дали бы гражданства сегодняшнего Евросоюза, если бы оно у ЕС наконец появилось. Пушкин верил в вечные, "феодальные" правила поведения. Нельзя сносить оскорбления, нанесенные публично, особенно в печати; нельзя читать чужие письма; нельзя лезть в чужую семейную жизнь; нельзя стеснять конъюнктурными соображениями свободу писателя или историка. А вокруг все кричало и выло (как и теперь): можно, можно, можно!
Все письма Пушкина, а также написанные ему послания, включая переписку с женой, были после его смерти просмотрены жандармами - слава Богу, тогда не было социальных сетей и хакеров, а то Третье отделение наверняка просматривало бы "постинги" Пушкина сразу после написания.
О неприкосновенности семейного очага - смотри выше. А вот о конъюнктуре: чтобы собрать материалы для "Капитанской дочки" и "Истории Пугачева", Пушкину пришлось обмануть жандармов, сказав, что он намерен писать художественную биографию Александра Васильевича Суворова. Иначе для написания "непатриотичной" истории бунтовщика Пушкину просто не дали бы доступ к архивам - конъюнктура процветала уже в те годы.
То, что жизнь Емельки Пугачева (без оправдания его преступлений) могла стать темой для патриотичнейшей "Капитанской дочки", тогдашним "выпускающим архивистам" было невдомек. Пришлось вот так хитро сформулировать тему повести, в которой Суворов не появляется ни разу. Об этой истории интереснейшим образом рассказывает автор недавно вышедшей книги "Посмертно подсудимый. Дело коллежского асессора А.С.Пушкина" Анатолий Наумов.
И здесь мы подходим к главному вопросу: кто же виноват в гибели Пушкина? Какая сила на самом деле стояла за Дантесом - этим явно ничтожным типом? Царь, заменивший Дантесу определенное гвардейцами повешение на высылку за границу? В советское время так и считалось. Но справедливо ли?
Николай I, выставлявшийся советской, а заодно и либеральной западной историографией глупым солдафоном, на самом деле был человеком хоть и жестким, но обладавшим твердыми принципами. Эти-то принципы дворянской чести как раз и сблизили его на первых порах с Пушкиным.
Развел их проявившийся чуть позднее прагматизм и формализм Николая, бывшего все-таки политиком своей эпохи, со всеми ее достоинствами и недостатками. Но Николая "хватило" на уплату всех долгов Пушкина, на заботу о его семье. И даже на наказание, пусть и мягкое, убийцы - тоже хватило.
"Рядового Геккерна, как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты" - эта резолюция царя была не худшим из решений. Вкупе с признанием в письме к брату Михаилу, что посланник Геккерн в этой истории вел себя "как полная каналья", эти строки снимают с царя обвинения в тайном потакательстве Дантесу. Дело тут было не в царе, а в обществе.
Пушкинист-фронтовик Леонид Аринштейн, чья книга "Пушкин. Непричесанная биография" в 2011 году вышла пятым изданием, предлагает общую, но, тем не менее, точную причину гибели поэта.
"Все творчество Пушкина было поиском наиболее полного выражения высшей гармонии... Свернуть на иной путь значило бы для него предать свой жизненный опыт, потерять нравственную основу своего существования, своего творчества. Сделать это Пушкин просто не мог. Между тем общество, общественное сознание... двигались в противоположном направлении, порождая все растущий эгоизм, отчуждение, все более социологизируясь, утрачивая ту степень нравственной культуры, которая была органична для Пушкина. Поэт все более ощущал свое одиночество".
Сказано точно, и фраза эта имеет смысл не только для 1837 года, но и для года 2012, и, боюсь, для многих последующих. У подлецов всегда будет преимущество.
Дантес, судя по всему, стрелялся в доспехах. Сказочки про пуговицу, спасшую его от выпущенной почти в упор пули Пушкина (стрелявший вторым имел право бить с минимального расстояния), стоит оставить для не знакомых с тогдашним оружием людей.
Аринштейн предполагает, что, идя так на дуэль, Дантес воображал себя рыцарем, поражающим варвара. А разве современное оружие не дает возможность дантесам многих стран такое же преимущество над их якобы "варварскими" противниками? О святости семейного очага и просмотре чужих писем нечего и говорить.
Выходит, сегодня честь и достоинство сохранить еще труднее, чем 175 лет назад. А значит, Пушкин тогда погиб за нас, за наше достоинство. И не случайно темы смерти и чести в его последних стихах всегда идут рядом.
Жизнь без чести (с перлюстрацией писем, высочайше утверждаемыми темами повестей и исчезающей непонятно с кем женой) - это медленная смерть. Пушкин предпочел смерть быструю.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
