Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера", специально для РИА Новости.
В Театре.doc, который чуток не столько к политическим вопросам, сколько к тому, как политическая система угнетает личность, воссоздали, отталкиваясь от документа, обстоятельства одного домашнего ареста.
Что же сия фигура речи означает? Вот что: к вам в дом селятся три кэгэбэшника: ходят в туалет, иногда писая мимо, пьют пусть свой чай, но на вашей кухне, смотрят ваш телевизор, контролируют телефонные звонки, не разрешая отвечать на вызовы. Словом, они селятся в вашу двухкомнатную малогабаритную квартиру, практически захватывая под "свою работу" одну комнату, так что вам приходится решать: оставить себе кабинет или спальню. Отдать свой кабинет опальный поэт совсем не хочет, а его жене совсем не хочется отдавать спальню. Оба видят в этом какое-то надругательство над их жизнью.
Этот бытовой фарс и стал сюжетом спектакля "Двое в твоем доме", а за основу создатели спектакля Елена Гремина и Михаил Угаров взяли события в соседней Республике Беларусь, когда под домашний арест был взят известный в стране 65-летний Владимир Некляев, поэт, прозаик, лидер общественного движения "Говори правду!". До того он был избит милиционерами в центре Минска, отправлен прямо из больницы в отделение, поскольку объявил себя кандидатом в президенты Белоруссии. Ему инкриминировали организацию массовых беспорядков и определили домашний арест до суда.
О документальной стороне дела так рассказывает Михаила Угаров: " В Минск отправилась наша драматургическо-режиссерская бригада – Екатерина Бондаренко, Александр Родионов, Талгат Баталов. Они три дня жили в доме Некляевых, вживаясь в то, как все происходило: вот здесь жили "сторожа", вот здесь дверь, к которой Некляеву запрещали подходить. Затем они встречались с минскими диссидентами, ходили на суды и пресс-конференции. За ними постоянно следила машина и пеший сотрудник. Они особенно не скрывались. Ребята пробовали завязать с ним диалог, но от диалога они уходили, естественно. Как уходили от диалога все сотрудники КГБ, с которыми ребята попытались взять интервью".
Автор текста Елена Гремина, между тем, определила конфликт именно как "драму пространства", не углубляясь в правозащитные темы, хотя наверняка собранный группой материал давал возможность сдвинуть текст и в эту сторону. Тут ведь как фокус навести: и больница, куда доставили, избитого Некляева, вполне могла бы стать поводом для Театра.doc, и суд, на котором вынесли решение об условной мере пресечения Некляеву – два года. Однако именно быт стал предметом внимания драматурга. Жили себе скромно два человека в маленькой квартирке, и на тебе: четыре месяца придется жить с тремя кэгэбэшиками. Вот такое идеологическое уплотнение и есть предмет остроумного вглядывания в житейские обстоятельства, не в героические, а самые житейские. Оттого в спектакле театра много юмора, а когда есть юмор, то история оказывается куда более окрашена человечностью.
Как признаются создатели спектакля, даже к их удивлению главным действующим лицом стал не сам Некляев, а его жена Ольга: муж воевал с режимом батьки за пределами их квартирки – жена объявила войну подселившимся надзирателям в своем жилище, причем она оказалась не просто злобной фурией, а изощренной домомучительницей интервентов. Сначала Ольга, которую играет актриса редкого дарования Ирина Савицкова, способная быть органичной в любом жанре, в любой исторической эпохе, актриса умная, интеллигентная, пробует навести мосты. Поселились, черт с вами, давайте быть людьми, – и предлагает кэгэбэшникам распить вина вместе. Однако главный надсмотрщик пресекает этот жест человечности и обещает Ольге в рапорте донести на нее. Мирного сосуществования не получается.
Театральный гид: "красавица" Большого и "львица" Театра Армии>>
Тогда жена опального деятеля показывает свой мастер-класс строптивой домохозяйки. Вот они уселись смотреть футбол. Кайф, а не работа. Дело в матче идет к пенальти. Тут с очаровательной улыбкой появляется она и переключается на канал якобы любимого телесериала. Делает это Савицкова не просто с удовольствием, а с наслаждением в особо изощренной форме. Достаточно посмотреть на ее лицо, которое изображает гомерически фальшивый интерес к какой-то глупой мыльной опере.
Ее улыбка, растянутая до ушей, покачивание головой в такт кадрам "любимого сериала" – все это демонстративное довольство жизнью находится в резком контрасте с двумя мужичками, пусть кэгэбэшниками, но все-таки футбольными болельщиками, которым не дают посмотреть самые захватывающие минуты матча. Их глобальное переживание столь велико, что у них в буквальном смысле нет слов. Когда Ольга элегантным движением руки щелкает переключатель, они одинаково отчаянно зажмуриваются, как-то сжимаются, и их хватает только на немой протест и столь же немое отчаяние.
Принцип синхронности действия также усиливает комизм происходящего. Тут муж и жена в спальне обсуждают (драматург Максим Курочкин Некляева изображает тихим, скромным интеллигентом, в быту куда более покладистым, нежели его жена), как себя вести с непрошенными визитерами, а тут кэгэбэшники распивают водку из чайничка и беседуют о политике, и даже один признается, что его жена голосовала за Некляева. Этому парнишке, непонятно как попавшему в такую госслужбу, даже жалко поэта.
И вдруг ты понимаешь, что и надзиратели, и их подопечные – жертвы, пусть по разным причинам, самой системы, только одни не могут жить с кэгэбэшками в своем доме, а другие не могут, но приходят и живут.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
