Публикация дневника Ольги Берггольц, опрометчиво возвращенного ей ленинградским НКВД после ее выхода из тюрьмы в 1939 году, стала одним из главных литературно-публицистических событий 2010 года. А 2011-й, уходя, добавил этой истории трагической тонировки: в декабре на выставке интеллектуальной литературы была представлена книга о поэте Борисе Корнилове - первом муже Берггольц, расстрелянном в 1938 году в возрасте 30 лет.
Ольга Берггольц вошла в советские школьные программы благодаря своим стихам о ленинградской блокаде. Стихи эти, выделявшиеся на фоне официально одобренной литературы о войне искренним, не поддающимся имитации трагизмом, в свое время очень трудно входили в советский литературный канон.
Берггольц в послевоенные годы обвиняли в попытке изобразить из себя "ленинградскую Кассандру", в смаковании собственных и чужих страданий. Чутье не подвело бдительных "антикассандр": за этими стихами стоял явно выходящий за пределы дозволенного объем страданий. Два первых ребенка Берггольц умерли в 1933 и 1936 годах во младенчестве, третий ребенок не родился из-за попадания матери в заключение в 1938-1939 годах. Добавьте сюда постоянный страх за отца, которому "органы" не давали жить в родном Питере как ненадежному элементу. Плюс медленный уход множества друзей - тех, кого не взяли в годы массовых репрессий, унесла блокада.
Я встану над жизнью бездонной своею,
Над страхом ее, над железной тоскою...
Я знаю о многом. Я помню. Я смею.
Я тоже чего-нибудь страшного стою.
В этой строфе, с ее пятью гордыми "я" в четырех строках, - смысл жизни Берггольц, которой, как истинной представительнице своего поколения, человеку 1910 года рождения, пришлось узнать страшные истины не из книжек (их в молодой советской стране "стерилизовали" еще во времена ранней юности Берггольц), а из собственного опыта.
А нам, читателям, выпало горькое счастье: читая сначала стихи Ольги Федоровны, а потом ее дневник и ставшие теперь доступными архивные документы, как бы снимать все новые слои с луковицы памяти (по метафоре немецкого классика военной прозы Гюнтера Грасса). Самые горькие луковые пленочки - это даже не те, что о государстве (его природу Ольга, бывшая восторженной советской патриоткой лишь в юности, поняла еще в тридцатые годы).
Самые горькие - это те, что о себе. "Борька арестован. Арестован за жизнь. Не жалко",- пишет Берггольц в 1936 году о своем попавшем в тюрьму первом муже Борисе Корнилове.
Да, их брак был неудачным, и обида дышит в этой дневниковой записи. Автор стихов к знаменитой песне "Нас утро встречает прохладой", Борис Корнилов не сошелся характером и взглядами с независимой, тогда еще искренне верившей в "коммунизм и республику" Ольгой. Но ТАК писать (пусть и в дневнике!) об исчезающем в страшном омуте человеке было нельзя. Ольга потом "сотрет" каждую буковку в этой записи собственной кровью.
Книга о поэте Борисе Корнилове составлена литературоведом Натальей Соколовской - автором самой громкой документальной книги 2010 года "Ольга. Запретный дневник" - прекрасно откомментированного текста дневников и писем Берггольц. Название книги - цитата из стихотворения Корнилова: "Я буду жить до старости, до славы". Оказалось, слава к "проклятому поэту" пришла после смерти.
Корнилов после смерти Сталина был реабилитирован, а в его родном городе Семенове ему в 1960-е годы был даже установлен памятник (быть родиной автора "Песни о встречном" - отцы маленького городка справедливо почли этот факт за честь).
Но дело его Соколовской удалось раскопать и сопоставить с фактами из хорошо ей известной биографии Корнилова, Берггольц и их друзей только сейчас. И какое же это страшное дело! Как будто о нем написаны пронзительные строки Берггольц 1940 года:
Нет, не из книжек наших скудных,
подобья нищенской сумы,
узнаете о том, как трудно,
как невозможно жили мы.
Да, как следует узнать об этом можно только из архивных документов. Соколовской удалось не только установить и опубликовать имена людей, донесших на Берггольц и Корнилова. В ее руки попал текст "литературного анализа" стихов Корнилова. Анализ этот провел в 1937 году литературовед Николай Лесючевский - будущий многолетний редактор журнала "Звезда", ныне уже покойный. Вот он расследует контекст стихотворения Корнилова "Елка".
"В это время шла энергичная работа по очистке Ленинграда от враждебных элементов. И "Елка" берет их под защиту. Корнилов со всей силой чувства скорбит о "гонимых", протестует против борьбы советской власти с контрреволюционными силами. Он пишет, якобы обращаясь к молодой елке:
Ну, живи,
Расти, не думая ночами
О гибели
И о любви.
Что где-то смерть,
Кого-то гонят,
Что слезы льются в тишине,
И кто-то на воде не тонет
И не сгорает на огне".
Как пишет Лесючевский, эти строки "усиливают друг друга, они делают особенно ощутимым вывод, который сам собой выступает между строчек: нельзя мириться с такой мрачной жизнью, с таким режимом, нужны перемены".
Перемены были и в самом деле нужны. Только ждать их пришлось очень долго. Мать Корнилова и его вторая жена Людмила Борнштейн до 1956 года так и не узнали, что его расстреляли в 1938-м. Ждали, надеялись.
Надеялась и Ольга Берггольц, в 1965 году приехавшая на закладку памятника Корнилову в Семенов. Это ожидание и эта надежда стали одним из факторов, сделавших ее великим поэтом. А то, что она поэт именно великий, поймет любой, кто возьмет труд прочесть книгу "Ольга. Запретный дневник".
Потому что поэт, как правильно говорила дружившая с Берггольц Ахматова, это не только стихи. Это еще и биография.
***
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
