Обозреватели РИА Новости рассказывают о самом ярком личном впечатлении от уходящего 2011 года.
Дмитрий Бабич, политический обозреватель РИА Новости.
Я пишу о политике больше двадцати лет. И на вопрос: "Что такое политика?" по опыту могу ответить просто: "Это люди". Только люди в политике, как и вообще в жизни, бывают разные. Есть чиновники от политики, есть мошенники от политики, есть благодушные "крестные отцы" и есть озлобленные одиночки. Для меня уходящий год стал временем, когда в нашу жизнь вернулись профессиональные публичные политики.
Настоящая публичная политика – это призвание; наверное, нужно родиться человеком определенного типа, чтобы тебе все это нравилось: в молодости – споры до хрипоты и всякие студенческие петиции и протесты, в зрелости – борьба парламентских фракций, затем – выстраиваемые тобой самим системы сдержек и противовесов, призванные спасти тебя от наступающей на пятки молодой смены.
Начиная работать в конце восьмидесятых, я увидел первых в моей советской жизни настоящих публичных политиков. Первый был студент-историк Андрей Исаев, в те годы он представлялся как "член оргкомитета Всесоюзной революционной марксистской партии". Второй – поляк Богдан Борусевич, двадцать лет проживший на нелегальном положении диссидент. С ним я пересекся во время страшно интересной поездки в 1989 году в Литву, которая еще не была заграницей (Борусевич тогда только-только вышел из подполья и поехал встречаться с литовскими антикоммунистами). Сегодня вы легко найдете эти фамилии в прессе: Исаев, став в зрелости вполне степенным аппаратчиком партии "Единая Россия", много лет возглавлял думский комитет по труду. Борусевич из худенького подпольщика с упрямым, колючим выражением привыкших смотреть в лицо следователю глаз превратился в дородного, спокойного спикера польского сената. В этом качестве он даже несколько дней выполнял обязанности Президента Республики Польша в 2010 году. Такова мечта настоящего политика – пройти до конца путь от улицы до высшего поста в государстве.
Вплоть до 1989 года ни Исаев, ни Борусевич и помыслить не могли, чтобы их показывало официальное советское или польское телевидение. Политика была для них не бизнесом, а образом жизни.
Исаев, пользуясь перестроечными послаблениями, совмещал лидерство в анархистской организации "Община" с учительством в школе (благо, ему дали без проблем закончить истфак МГУ).
Борусевич был известен в узких кругах: состоя в "Солидарности" и Комитете охраны рабочих, он прятался от польского КГБ у знакомых, деньги зарабатывал преподаванием в "летучих университетах", которые польская антикоммунистическая оппозиция умудрялась много лет содержать в подполье.
Но как только выборы в Польше и России в девяностые годы стали свободными, оказалось, что именно у этих ребят есть бойцовский характер, лидерский дух, ораторский дар – словом, все те качества, которые нужны для победы в настоящей конкурентной политике.
Потом, еще при позднем Ельцине, публичная политика куда-то исчезла. Само слово "публичный политик" стало ассоциироваться с каким-то гладким клерком с пустыми глазами, одетым в модный галстук и костюм, отбарабанивающим заранее известные фразы в заранее оплаченную камеру.
Существование политика без компании-спонсора стало чем-то неприличным, признаком "неадекватности". Именно название этого спонсора, обычно указываемое в скобках вслед за фамилией политика, стало главным элементом в его послужном списке, куда более важным, чем название партии или обозначение "правый-левый".
В двухтысячные годы "адекватность" пошла еще дальше – теперь и самих якобы публичных политиков, и их спонсоров стали встраивать в единую систему, которая не просто говорила единым голосом. Она и молчала тоже, если можно так выразиться, единым голосом, грамотно избегая определенных тем, имен, учреждений.
И вот в этом году политика возродилась. Для меня это возрождение произошло намного раньше 10 декабря, когда на митинг за честные выборы впервые пришли десятки тысяч людей. Для меня возрождение произошло, когда я пришел в офис к своему старому знакомому – политику В. (нарочно не буду называть фамилий, поскольку речь идет о явлении, а не конкретном человеке, впоследствии мне попались еще несколько подобных примеров).
Из уютного думского кабинета еще в 2007 году В. перебрался в подвал – из его окна видны ноги прохожих. На телевидение его больше не зовут, у девушки-помощника нет в руках списка просящих об интервью телеканалов; вместо делового костюма на ней – по-модному разорванные на бедрах джинсы, на голове – какой-то панковский чубчик.
Зато В. буквально примагничен к компьютеру, у него, наверное, тысячи "френдов" в разных социальных сетях. "Моя предвыборная кампания стоит ноль рублей 00 копеек, – гордо сообщает он мне, указывая на экран компьютера. – Одна проблема – успевать отвечать всем избирателям".
В недавней думской кампании В. не участвовал, но это не значит, что у него стало больше свободного времени. Выкинув его на обочину и избавив от думского кабинета, власть получила намного более опасного соперника – он стал худее и злее.
"Leaner and meaner," – обозначает он это свое новое состояние по-английски. Английский тоже входит у В. в привычку. Его интернет-собеседники, в отличие от былых товарищей Андрея Исаева по анархистской "Общине" восьмидесятых годов, это не советские мечтатели, захотевшие от жизни чуть больше, чем могла им дать советская власть. Его собеседники владеют иностранными языками не теоретически, а практически – они по несколько раз в год ездят за границу. И от жизни, и от политики они хотят вполне конкретных вещей – нормальных условий для работы, защиты от хамства чиновников, возможности всегда и всюду сохранять чувство собственного достоинства.
Откуда В. берет деньги на жизнь? Я не знаю. Официально он получает их через какие-то яндекс-кошельки, неофициально – берет от кучи заинтересованных лиц и организаций в России и вне ее. Раз в полгода у В. бывают неприятности с напавшими на него хулиганами, угрозами или скандалами в желтой прессе. Порой его задерживают на митингах. Для В. это теперь – часть работы. Неприятная, но необходимая.
"Движуха пошла, тощие годы кончились", – сказал он мне при встрече. Я даже не стал спрашивать, зачем ему все это нужно, и не тоскует ли он по нормальному кабинету и секретарше в костюме. Я просто понял: В. – настоящий политик, он без этого не может. А значит, в свое время он выбрал для себя правильную дорогу, как в Польше Борусевич.
Пан Богдан Борусевич, кстати, стал депутатом впервые, когда ему было под пятьдесят – как раз возраст В. А до сорока Борусевич уходил от погонь через чердаки и канализационные люки – первый раз под арест он попал в 19 лет, в 1968 году.
В. похожий период пришлось пройти относительно позже – не до сорока, а сразу после. Но он говорит – все ничего. Ему нравится.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
