Через два дня ТВ отметит столетие человека, который скрасил жизнь нескольким поколениям советских людей.
Его любили безотчетно. Его вспоминают с нежностью.
Его обожали и простолюдины, и интеллигенты.
В Кремль в качестве подарка
С советской властью у него были отношения напряженные, но в общем добрые.
К нему однажды снизошел Сталин. Вождь праздновал свое 60-летие. Райкина ему привезли в Кремль в качестве подарка.
"Подарок" спародировал советского докладчика. Вместо аплодисмента с последующим расстрелом юбиляр налил гостю фужер, который поднял "за талантливых артистов". И показал жестом: "Вот вроде вас".
Талантливого артиста, "вроде Райкина", любил и Брежнев, с помощью которого "человек с тысячью лиц", под занавес своей жизни перебрался из Ленинграда в Москву. Он удостоился всех мыслимых и возможных наград в стране Советов. Ему, как одному из немногих, позволили в середине 60-х выехать на гастроли в капстрану – в Англию.
Спрашивается: с какого перепугу к нему, эстрадному артисту, оказался столь милостивым тоталитарный режим?..
Был ли Райкин Эзопом
Перепуга никакого, конечно, не было. Хотя райкинское искусство и проходило по ведомству сатиры, к коей идеологические вертухаи всегда относились с большой настороженностью.
Но сатиры-то в его миниатюрах особой и не наблюдалось. По крайней мере, до встречи со Жванецким. Была живописная миниатюра, где Райкин изображал требовательную няньку: "Это я сказала, это я предупредила…". Была чудная история на тему волшебной силы искусства, где его герой – артист, перевоплотившись в уголовника, учил уму-разуму хамоватого соседа своей учительницы. Было множество юмористических зарисовок, фельетонных эскизов, незлобивых шаржей, с лирическими отступлениями, с мягкими проповедями.
То было легкое подтрунивание над людьми, над их характерами, над обстоятельствами. Не то, что рассказы Аверченко. Или того пуще – басни Эрдмана, который написал прежде, чем за ним пришли:
"Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за ж….
А вывод ясен:
Не надо басен".
Когда власть устает от самой себя…
Басен не надо было не вообще, а только тех, что касались репрессий, идеологии, вождей, источников всепобеждающего учения и еще многого прочего – всего и не перечислишь.
Сатириков, вроде Гоголя и Щедрина, советская власть чтила, но относилась к ним с небезосновательной подозрительностью. Они на поверку довольно часто оказывались скрытыми критиками режима.
И чем дальше режим коснел, тем больше находилось контрреволюционных эзопов среди покойных классиков – Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов. Тем бдительнее приходилось быть штатным и нештатным сотрудникам ГПУ.
Их бдительность – отдельная тема. Пришли бы и за Райкиными, если бы Власть в конце концов не устала бы от самой себя. То есть – от своего имиджа: от своей категоричности, жесткости, непререкаемости, от своего величия.
Притомился и народ. Отдохновение находил в рассказывании антисоветских анекдотов про Ленина, Чапая, Штирлица. Людям на всех этажах властной пирамиды требовались паузы для расслабления.
Что касается пиров Валтасара, то о том, как кремлевские идолы отдыхали, красочнее прочих рассказал Фазиль Искандер в своем романе "Сандро из Чегема". А потом показал режиссер Кара в экранизации "Пиры Валтасара".
Валтасары помельче и пониже тоже не упускали возможностей развлечься и на свои корпоративные междусобойчики приглашали тех, кто мог повеселить душу и даже слегка поерничать над делом их жизни.
А многочисленные фиги в карманах артистов их не задевали; только веселили, бодрили и щекотали их самолюбие.
Гениальный игрок
Но вот Райкин…
Это – феномен отдельный. Он не намеками и демонстративными умолчаниями был силен.
Он был живительным витамином.
И дело не в том, что он смешил. Дело в том, что он побуждал тебя оглянуться на себя. Позволял сквозь смех увидеть себя со стороны, узнать себя, если не полностью, то хотя бы частично, в другом человеке…
Смех ведь – самый верный признак узнавания. Потому что – невольный и подсознательный.
Потом был еще один мотив в смехе Райкина, который подкупал. Он приподымал зрителя над теми, кого делал предметами насмешки. С ним, с Райкиным, "добрый зритель в девятом ряду" брал реванш у тех, от кого натерпелся в повседневности.
…Текстов сам он не писал. Хищнически пользовался тем, что сочиняли другие. Присваивал настолько, что когда кто-то цитировал реплику из какой-либо сыгранной им миниатюры, то обязательно приходилось слышать: "Как сказал Райкин".
Рейтинг упоминаемости высказываний артиста в быту мог сравниться с частотой цитирования основоположников марксизма-ленинизма в научной диссертации. В последнем случае она была обязательной, а здесь – абсолютно непроизвольной.
Его репертуар воспринимался как своего рода энциклопедия советской действительности. Зануды ученые, уличные хамы, интеллигентные пошляки, трусливые обыватели, надменные бюрократы сменяли друг друга с калейдоскопической стремительностью в рамках одной программы.
Да, он не сочинял тексты, но он их интонировал. Он не придумывал персонажей, но он вдыхал в них жизнь.
В отношениях с актерами своего театра миниатюр он был также эгоистичен и беззастенчив, как и со своими авторами. Это засвидетельствовал один из его авторов – Михаил Жванецкий:
"…Человек там одиннадцать-тринадцать-четырнадцать артистов, не помню. Но это действительно команда. Во главе стоял абсолютно гениальный великий игрок, и все ему подавали мячи. Потому что он был кровопийца и тиран как художественный руководитель. Он не терпел, если кто-то играл и кто-то забивал. То есть играть — играй, но не забивай. Ты играй на меня, а я буду забивать, я знаю, как это делать".
***
Жванецкий "поиграл" в его команде. И хорошо "играл". И хорошие пасы давал гениальному форварду на ход. Но покинул команду, потому что хотел и сам забивать голы. Впрочем, не только поэтому.
Жванецкий привнес в спектакли Райкина небывалую прежде в его творчестве сатирическую остроту. До него артист посмеивался над нравами советских людей и обстоятельствами, в которые они попадали. Но, в общем и в целом, оставался человеческим лицом советского режима. Бесконечно душевным и в меру ироничным.
В "баснях" же Жванецкого отчетливо проступала тема абсурда советского распорядка жизни и ее тупика. Сарказм взял верх над лирикой, что Райкину уже было не по душе.
Тогда, когда они разошлись, могло показаться, что случилось это по сугубо личным мотивам. Просто два талантливых человека не сочлись славой и амбициями.
На самом деле, как случилось, так и должно было случиться. Советский режим доживал свои последние годы. И никакое прекрасное лицо его уже не могло спасти. И новые "басни" придумала жизнь.
…А вывод ясен:
Побольше – басен!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
