На окраине Берлина есть маленький район - Кляйн-Глинике (Klein-Glienicke), который административно подчиняется Потсдаму. В середине XX века этот район был эксклавом Восточного Берлина на территории Западного. Попасть туда можно было через ворота в Берлинской стене и мост через озеро. По периметру район был обнесен Стеной - за ней начинался Западный Берлин.
История деревни Кляйн-Глинике восходит к XIV веку, тогда она впервые упоминается в документах. В 1682 году здесь началось строительство первой в Потсдаме резиденции Гогенцоллернов - охотничьего замка Кляйн-Глинике.
В XIX веке принц Фридрих Карл Александр, сын прусского короля Фридриха Вильгельма III, задумал превратить деревню в маленькую Швейцарию в Пруссии. Задачу с успехом выполнила команда архитекторов и специалистов по ландшафтному проектированию, в результате там появились альпийские шале и даже небольшие горные пейзажи. Затем вокруг стали появляться богатые виллы. К концу XIX-началу XX века район Кляйн-Глинике жил тихой размеренной жизнью и стал модным местом для летнего отдыха,
С приходом к власти национал-социалистов все изменилось. Во время Ночи длинных ножей 30 июня 1934 года в собственном доме по приказу Гитлера был застрелен последний рейхсканцлер Веймарской республики Курт фон Шлейхер. Вскоре началась война, после которой город и всю Германию союзники разделили на четыре сектора.
Сейчас в Кляйн-Глинике живет около 450 человек. В большинстве своем это люди, приехавшие после 1989 года.
Учительница истории и физкультуры Бригитта Хайнрих родилась в этом местечке 9 ноября 1941 года и прожила там до 1985 года. За три года до падения Берлинской стены она переехала в Бабельсберг. О том, как строили Берлинскую стену и о жизни в Кляйн-Глинике в преддверии годовщины строительства стены 13 августа, Бригитта Хайнрих рассказала в интервью корреспонденту РИА Новости Татьяне Фирсовой.
- Госпожа Хайнрих, расскажите, как началось строительство пограничного заграждения?
- Оно началось в 1949 году, с образованием ГДР. Граница была уже тогда. Линию демаркации пересекать не следовало, но, в принципе, пройти в Западный Берлин можно было повсюду.
В 1961 году протянули колючую проволоку. А в 1965 году начали строить бетонную стену.
Первые 20 лет, что я жила без стены, были замечательными. Когда в 1961 году начали строить границу, все думали, что союзники что-нибудь предпримут. Ведь мы не ожидали, что они так разделят Германию. И мы не думали, что будет построена стена.
- Когда появилась колючая проволока, как вы это восприняли? Как выглядела граница?
- Очень серьезно. Когда в 1965 году построили обе стены, все стало еще более серьезным. (Берлинской стеной, как правило, называют внешнюю, бетонную стену пограничного сооружения, которую видели жители Западного Берлина. Между ней и другой стеной, которая выходила на восточную сторону, была сложная система из нескольких заградительных линий. Вдоль границы между двумя стенами были предусмотрены полосы для движения военных колонн, стояли наблюдательные вышки, границу охраняли собаки – Прим. ред.).
Мы жили в доме прямо у реки и часто ездили с отцом в гости к родным на Фазаний остров. Когда построили стену, то лодку в воде держать больше было нельзя. Нашу беседку у берега убрали, штанги для белья убрали, сарай снесли. Для человека, который в течение 20 лет здесь жил, все это было ужасно.
После падения стены дом, в котором мы жили, купили. Мама, которой было 88 лет, была вынуждена переехать в панельную многоэтажку. Взять ее к себе мы не могли. А там, куда она переехала, она не могла выходить из дома. Все дома в районе были одинаковые, и мама боялась потеряться.
- В Кляйн-Глинике была школа, в которой вы работали. А что делали люди, которые работали не здесь, а в другом месте?
- Они должны были ехать в город. Тем, у кого были паспорта и кто здесь жил, можно было выехать и въехать обратно. Другие должны были запрашивать пропуск.
- Те, кто получал пропуск, должны были к определенному времени возвращаться назад в Берлин?
- Да, они должны были выехать из Кляйн-Глинике до 0.00 часов. У нас были знакомые, которые пришли в гости, у них были пропуска. Ночью в 0.00 часов за нашими знакомыми пришли два пограничника. Это потому, что они не вышли вовремя.
- Было сложно получить такой пропуск?
- Очень сложно. Иногда его получали уже тогда, когда праздник, ради которого его запрашивали, заканчивался. И его получали не все, а только так называемые благонадежные люди.
- Часто ли вы ездили в Берлин?
- В 1961 и 1962 году я часто ездила в Берлин, потому что я там училась. Учиться я начала как раз в 1961 году, после 13 августа. На S-bahn (городская электричка – прим.ред.) я больше ездить не могла и должна была ехать через Карлсхорст (район на восточной окраине Берлина, где была расположена администрация советской оккупационной зоны – прим.ред.). Это было очень сложно.
Вся поездка в университет и обратно вместе с занятиями занимала 16 часов. Я возвращалась поздно вечером, вставала рано утром и никогда не приходила на учебу вовремя.
- Среди ваших знакомых были люди, сбежавшие на Запад?
- Один мой ученик. Он приставил к стене лестницу и убежал - в первые годы существования заграждения это было возможно. Мы все могли бы убежать, если б начали следить за тем, в какое время и с какими интервалами проходили пограничники. А потом в дополнение к двойной стене и собакам построили еще и башни, чтобы можно было просматривать местность сразу на большом расстоянии.
В соседнем доме с тем, где я родилась, под стеной прокопали туннель. И хозяин дома сбежал со всей семьей и родственниками.
- Вы знали, что они копают туннель?
- Об этом никто не знал. Тогда я еще жила у родителей и тоже ничего не знала. Они делали это тайно. Вывозили из подвала песок, чтобы никто ничего не заметил.
- А ваш ученик? Он сбежал один, бросив родителей?
- Он убежал один. Родители жили здесь, по соседству. Их сразу выгнали из нашего района, а мать уволили с предприятия. Затем они подали заявку на выезд и, как я слышала, ей разрешили выехать. Она здесь и жить-то больше не могла. Но потом она умерла, а отец этого ученика повесился. Такие вот ужасные судьбы.
- А как люди решались на побег, зная, что может быть такое развитие событий? Как они решались бежать через границу, к тому же в одиночку?
- Я этого не понимаю. Я бы никогда этого не сделала. Если бы я собралась бежать, я должна была бы предполагать, что меня могут убить или ранить при попытке пересечь границу. На этот риск я бы никогда не пошла, так как считаю это просто безответственным по отношению к семье. Всех остальных выгнали бы из дома, а кое-кого лишили бы работы. Поэтому я мало понимаю тех, кто принял такое решение. Они сознательно шли на смертельный риск. Это мое личное мнение.
Даже если с политической точки зрения у нас были большие проблемы, я скажу так: у нас здесь была квартира, у всех была профессия, у всех было школьное образование, была еда... На земле есть люди, которым намного хуже. Например, в Сомали. Или еще где-нибудь. Поэтому я никогда не пошла бы по этому пути.
- А какими были, по Вашему мнению, причины для такого побега?
- Политические. Благодаря поддержке союзников, люди в ФРГ жили совершенно по-другому. У них было все. Они гораздо больше зарабатывали, и на них не оказывали политического давления.
Одной из причин было и любопытство. Нам нельзя было путешествовать, вам тоже. Ситуации были похожими. Вам тоже нельзя было говорить то, что думаешь. Это подстегивало людей, и они решали бежать. Или они хотели соединиться с родственниками. У меня тоже все родственники были на Западе. Ведь все произошло молниеносно, вдруг появилась стена - и мы больше не могли видеться.
- Но это были не близкие родственники?
- Вся моя семья. Там жили бабушка с дедушкой, мой дядя. Мой отец жил здесь, в Кляйн-Глинике, прямо перед границей, а все его братья жили на Западе.
- Вы могли смотреть западное телевидение?
- У нас был телевизор и радио, и мы могли принимать все западные телеканалы и слушать радио. Но это не поощрялось, с нами проводили беседы. Это выяснялось, например, через детей... В моем персональном деле в министерстве госбезопасности (Штази) было написано буквально так: "У них есть телевизор, они смотрят западные каналы, но детям об этом говорить запрещают".
- То есть на вас кто-то писал доносы?
- Это должен был быть кто-то из нашего дома. Когда я в 2001 году увидела свое дело в Штази, стало ясно, как тут за нами наблюдали. Я ведь этого совсем не замечала. В доносах была скрупулезно отмечена площадь моей квартиры, наше финансовое положение. Было написано, что мы политически ненадежны, что у моего сына были контакты с Западом. Это когда он нечаянно мяч за стену забросил. В моем деле по этому поводу было написано: "Неизвестно, сделал ли он это по указанию родителей".
- Что вы почувствовали, когда впервые после падения стены встретились с немцами с Запада? Как вы их восприняли? Это были люди с совершенно другим сознанием или нет?
- По-разному. Родственники и знакомые, которые были живы, встретили нас очень тепло. Когда после падения стены мы впервые поехали на Запад, то большинство людей здесь в Берлине принимали нас с воодушевлением. Они стояли на границе, раздавали фрукты, кофе. Была очень радушная встреча.
Но многие западные немцы нами вообще не интересовались. До сих пор есть такие, которые так ни разу и не были в восточных землях, на территории бывшей ГДР.
Также есть много людей, которые не хотят это принимать. Они так и говорят: мы не хотим этого переживать. Со стороны западных немцев мне кажется это высокомерным. Я этого не понимаю.
Вначале, когда была образована ГДР, и мы стали единой системой с СССР и другими социалистическими странами, я думала, появляется что-то новое - строится новая правовая система. Потом стало понятно, что никакая она не справедливая, что людей, имеющих другое мнение, преследовали и следили за ними. Но вначале - может быть, с вашими родителями произошло нечто подобное - люди думали, что появляется что-то новое. Оно не могло осуществиться, потому что система не работала.
Кроме того, Запад тогда уже ушел намного дальше. У них была поддержка Великобритании, Франции, США, план Маршалла - они были гораздо лучше развиты и смогли сразу выстроить систему, которая функционировала. А здесь была бедность, не было жилья. Например, чтобы купить джинсы, я платила в четыре раза больше, т.к. мы видели, что там есть, что там продается. У нас были совершенно другие вещи, некоторых совсем не было. Когда мы ездили в Берлин за покупками, хотя этого делать было нельзя, то, возвращаясь, надевали на себя по трое брюк и по два свитера.
- Где вы были в тот вечер, когда открыли границу?
- Я была в спортзале. Было вечернее занятие. Пришел первый ученик и сказал, что мы все снова можем путешествовать. Как раз неделю назад я была в полиции и подала заявку на выезд в Западный Берлин - к дяде, который заболел. Мне выехать не дали. Пенсионеры и другие люди при определенных условиях могли ездить, но учителям этого делать не разрешали.
Вначале я не поверила в то, что он сказал. Все действительно происходило очень быстро, люди сразу направились к КПП, полицейские ничего не могли сделать. И ночью в 3.30 я узнала, что можно свободно передвигаться уже сейчас. Мы сидели и по телевизору видели, как все приветствуют друг друга через стену.
- Вы не жалеете, что не уехали из ГДР?
- Я бы не уехала. Мне пришлось переехать, потому что в Кляйн-Глинике мне не хватало пространства (у Хайнрих развилась клаустрофобия из-за долгого жилья в замкнутом пространстве, все межкомнатные двери в квартире, например, она держит постоянно открытыми – прим. ред.). Я бы не уехала из-за семьи, из-за работы. Я бы никогда не смогла работать на Западе учительницей, потому что они не признавали наши дипломы. А тут все могли ходить в школу, все имели работу.
- Но здесь вы работали за очень маленькие деньги?
- Смотрите: я зарабатывала 500-600 марок, за квартиру я платила 35-45 марок, за булочку - 5 пфеннигов. Я не могла покупать что-то определенное, апельсины, например, бананы, джинсы. Чтобы купить машину, нужно было ждать 20 лет. Это были недостатки.
- У вас много друзей среди западных немцев?
- У нас свой старый круг знакомых, мы все еще общаемся. Наш сын живет рядом, и у него тоже нет друзей среди западных немцев.
- Согласно результатам недавно проведенного опроса Лейпцигского института исследования рынка, 83% бывших граждан ГДР до сих пор считает, что невидимая стена между Восточной Германией и Западной существует. Как считаете вы?
- Есть много очень общительных западных немцев. Я как-то случайно беседовала с одной делегацией, члены которой задавали много вопросов, им было очень интересно. Но также много есть и других, которые совершенно не хотят иметь с нами дела. Они действительно после перестройки ни разу здесь не были.
- А как вы думаете, эта невидимая стена между Восточным и Западным Берлином все еще существует?
- В Берлине, думаю, меньше. Больше в других федеральных землях. После перестройки у меня появились знакомые-итальянцы, очень радушные, финны, мы проводили школьные обмены и до сих пор поддерживаем знакомство. Но я не могу назвать вам ни одного западного немца, с которым общаюсь. Правда, не могу.
