Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера" – специально для РИА Новости.
Чеховский фестиваль в этот уикенд переходит Рубикон: позади ровно половина пути в двухмесячном театральном марафоне. К середине зрелищ фестиваль, словно устав от слов, открыл дорогу хореографии, танцу и жесту, потеснив драму.
Не успела Танцевальная компания Мерса Каннингема показать три одноактных балета, скорее разочаровавших, чем удививших, как в афишу ворвалась звезда испанского фламенко Мариа Пахес со спектаклем "Автопортрет", поставленным ею в мадридском Театре танца ее же имени, а еще нам предстоит увидеть "Золушку" Мэтью Борна, пластический театр из США "Момикс Данс Компании" со спектаклем "Ботаника" плюс одноактные балеты Начо Дуато и Филиппа Бланшара Национального театра танца из Мадрида.
Звезда перед зеркалом
Мировая звезда фламенко Мария Пахес, которая родилась в Севилье – на земле, где появилось фламенко – показала спектакль, соединивший уникальную танцевальную, музыкальную традицию с ее личной биографией.
Именно такую идею подсказал ей наш великий русский танцовщик, о чем рассказывает сама Мария: "Когда Михаил Барышников пригласил меня выступать в BAC (Центр искусств Барышникова), то попросил показать нечто сугубо индивидуальное, что продемонстрировало бы, что я представляю собой как человек, как исполнитель и создатель своего "фламенко". Я выполнила его просьбу так, как если бы речь шла о показе моего автопортрета, и, несмотря на то, что выступление тогда было ограничено небольшим и очень камерным пространством, сама идея развить тему автопортрета на сцене меня очень воодушевила и подвигла к этой работе. Я почувствовала необходимость научиться понимать себя, особенно в этот период моей жизни, остановиться, подойти поближе к зеркалу, чтобы разглядеть все с ясностью и провести самоанализ, чтобы потом все увиденное перевести на язык движения, вплести в атмосферу сценического пространства. По сути дела я пыталась следовать процессам, которыми руководствуются художники, когда рисуют или пишут маслом свой автопортрет".
Смотреть фотоленту "Чехов по-испански: на сцене драмтеатра им. Пушкина играют "Платонова">>
Зеркало появляется с первых сцен. Оно движется вместе с танцовщицей, которая флиртует, кокетничает, заигрывает со своим отражением, вглядывается в самое себя так, что возникает иллюзия, что в зеркале мы видим не Марию Пахес, а ее сестру – близнеца.
Актриса хочет распознать, разглядеть свой образ, который в театре равен и не равен ей самой, рассмотреть свое отражение и подружиться с ним. Наконец, она берет за руку саму себя в глубине стекла и удаляется со сцены, словно идет со своей закадычной подружкой из школы.
Все скажут кастаньеты
Пахес расставит немало своих личных, биографических акцентов.
Роскошный платок с золотой бахромой, который в танце будет укрощать танцовщица, вытворяя с ним чудеса, она достанет в буквальном смысле из бабушкиного сундука. Ей не нужен реквизит – ей нужна вещь, пробуждающая ее личную память.
Она позволит иронию в свой адрес и как примы, и как руководителя театра. Мария в этой сцене сыграет говорливую, распекающую труппу наставницу, кастаньеты усилят этот диалог. Ворчание, гнев, веселость – всю эту гамму простых чувств передаст Пахес, мастерски добиваясь нужного эффекта этими испанскими пощелкиваниями. Зрелище подхватят другие танцоры… спустятся пустые золотые рамы, в которых актеры изобразят семейные фотографии: будет тут и торжественный "парадный портрет", и совсем маленькая рамочка лишь для одного лица.
Но, рассматривая свой личный автопортрет, Мария Пахес все-таки рассказывает в своем танце об Испании. Только вышли на сцену восемь танцовщиков – четыре женщины и четыре мужчины, только полукругом сели музыканты и певцы – как сразу ты видишь знойный андалузский закат, наступление южной ночи, когда, наконец, спадает жара. Те удары, которые слышны от перебора каблучков, бьются о сухую землю, жаждущую влаги. Ты представляешь тот испанский двор, который называют обиталищем фламенко, где собираются несколько семей, чтобы выразить тревожную красоту мира.
Лорка, говоря о канте хонде, глубоком испанском пении, утверждал, что это песня ночная, в которой нет ни утра, ни вечера, ни гор, ни долин. И в спектакле Пахес все происходит как бы накануне ночи.
Мария, включив в свой спектакль лирику Антонио Мачадо, Гарсиа Лорки, других испанских поэтов, а также народную поэзию, расширяет возможности фламенко, показывая, как универсален этот язык. В свое время в середине 80-х Национальный балет Испании привез в Москву спектакль "Медея", в котором античный сюжет был выражен через фламенко. С помощью одного древнего, но живого языка танца, музыки, ритма постигался другой – архаический древнегреческий – мир, что рождало поразительный эффект настоящего, живого театра.
И в спектакле "Автопортрет" тебя завораживает то, как органично живет и развивается традиция, как естественно впитывается поэзией, музыкой XX века и перебор каблучков (сапатеадо), и удары кастаньет, и яркие платья танцовщицы со специальной юбкой со шлейфом (bata de cola), и хлопки, сопровождающие пение (palmas).
На птичьем языке
Перед нами возникает испанский мир, который сужен до двора, до нескольких семей, выносящих вечером свои стулья, рассаживающихся полукругом, достающих гитары. Два потрясающих певца – в спектакле это Ана Рамон и Исмаэль де ла Роса – по очереди исполняют свое соло, аккомпанируя вокалом танцу Марии Пахес. Так было в глубокой древности, но так есть и сейчас, когда вся вселенная сужена до этого малого круга, испанского дворика, где звучит гитара, и ищет выхода, рвется наружу клокочущий, глубинно бурлящий голос. Как писал Лорка, это – та "вибрация, которая разрывает звуковые клетки".
Смотреть фотоленту ""Бесконечный сад": Начо Дуато перевел Чехова на язык танца">>
И руки Марии Пахес, выражающие все оттенки переживаний от нежности до страсти, и ее жест, в котором есть и малая, и большая Испания – это и маленький семейный двор и широкий, большой мир с беспокойно шумящим Гвадалквивиром, с отдыхающей от зноя оливковой рощей, с ароматом южной ночи в апельсинном саду.
Есть версия, что канте хонде произошло из подражания говору, мелодии птичьего языка. Мария Пахес, ее пластика, взмахи рук, которые, кажется, могут обнять всю сцену, весь театр, нас, зрителей, похожа на ту самую прекрасную, загадочную птицу, родившуюся из испанской красоты и возвращающей эту красоту миру.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
