Французский режиссер и актер Жан-Марк начинал у фон Триера в "Рассекая волны", а теперь на пару с Паскалем Арнольдом снимает во Франции жесткий артхаус с микроскопическими бюджетами и максимально откровенными эротическими сценами. Их картина "Перевод с американского" в этом году участвует в основной программе ММКФ. О том, как должно выглядеть убийство путем удушения, в чем вред французской киноиндустрии и зачем зрителю наблюдать реалистическое насилие на экране, Барр поговорил с Ольгой Гринкруг.
- Давно вы интересуетесь серийными убийцами? В финальных титрах у вас — цитаты из признаний реальных маньяков.
- Мы с Паскалем просто любим кино. И еще мы любим свободу в кино. Два наших последних фильма были нуарами, в процессе подготовки мы прочли кучу детективов и решили сделать картину, которая напоминала бы нуар, но была бы при этом нуаром 2011 года. А когда точно понимаешь, чего ты хочешь добиться — как-никак, мы в индустрии уже 30 лет, - можно участвовать во всем — в написании сценария, в продюсировании. Я стоял за камерой, и я же играл отца главной героини, потому что мне в любом случае нужно было торчать на площадке, а мои гонорары не сильно утяжелили бы бюджет, так что я взял и снялся. А вообще главная проблема сегодня — это устройство собственно индустрии. Это настоящая промышленность, она исключает всякую коммуникацию между людьми, актером и режиссером. Мы все превращаемся в пешек, которых студии по своей воле переставляют туда-сюда. Удавалось же раньше какому-нибудь Тарковскому снимать фильмы, берущие за душу. Сейчас такого уже не может быть.
- Почему?
- Потому что индустрия. Потому что система. У нас во Франции все построена на взаимозависимостях, бюджетных дотациях, банки и телеканалы дают продюсерам деньги, чтобы те делали французскую продукцию, а уж какую продукцию — никого не волнует. Они просто пересаживают американские ценности на французскую почву. Это очень нездоровая ситуация.
- У нас в последнее время французскую систему рисуют в совсем иных красках — скорее она считается образцом для подражания, ведь государство действительно поддерживает национальную индустрию?
- Подражания? Ни в коем случае! Любая система — вы должны знать это еще по советскому опыту — рано или поздно оказывается коррумпирована. В итоге в ней может работать лишь малая часть людей: постоянно снимается 5-7 актеров, постоянно занята треть технического персонала. А главное — за последние 30 лет у нас не родилось ни одного великого режиссера, ни Сокурова, ни Альмодовара. Имеются кое-какие мастера, но не того уровня, что был у нас в шестидесятые и семидесятые.
- Возвращаясь к "Переводу с американского": многие режиссеры подбирают актеров так, чтобы они внутренне напоминали персонажей. Почему вы взяли Пьера? У него что, бывают приступы бешеной ярости?
- Нет-нет. Просто 3-4 года назад мы уже сняли один фильм с ним и с Лиззи (Перрье, сыгравшая героиню — прим ред), он назывался "У каждого своя ночь". Ему было года 22, когда мы познакомились, сейчас ему 27. Лиззи мы знаем примерно столько же. "Перевод с американского" Паскаль хотел снимать непосредственно в Америке, но деньги найти не удалось, так что мы перенесли действие в Париж и написали все, исходя из этих конкретных актеров и их данных. Когда находишь подходящего актера, можно сразу танцевать от него, разрешать ему полную свободу в поставленных нами рамках.
- То есть, вы предлагаете актерам много импровизировать?
- Нет-нет. Когда снимаешь за такие деньги — а "Перевод с американского" стоил 150 тысяч, - на импровизацию просто нет времени. Это микроскопическая сумма, обычно бюджет бывает 3-4 миллиона евро. Таким образом, мы оказываемся вне поля зрения системы и делаем что хотим. На нас попросту не обращают внимания. Пока индустрия создает развлечения, оболванивая зрителя, мы стараемся заставить людей задаваться важными вопросами. В самих по себе развлечениях нет ничего плохого, я и сам их люблю, но меня в детстве учили, что помимо развлечения должны быть какие-то идеи.
- Поэтому вы бьете зрителя по щекам, чтобы он очнулся и задумался?
- Ну конечно. Сейчас насилие тоже превращают в род развлечения. Дети приучаются к компьютерным играм, где нужно убивать бесчисленных нарисованных человечков. Но скоро они начнут убивать живых людей. Насилию нужно вернуть реалистичность, нужно показать, какое оно на самом деле. Я насмотрелся на молодежь, особенно в США. Мое поколение, люди 50 и 60, оказалось принесено в жертву индустриализации — им нужно было зарабатывать, а дети оставались одни у телевизора. Когда мой персонаж заходит в дом и видит свою дочь с этим мужчиной, он задается вопросом — что же я создал? И убегает — он не может справиться с ситуацией. Это сцена его поражения. И я знаю многих людей, с которыми подобные вещи произошли.
- Что вы будете снимать дальше?
- Вообще-то мы в перерывах между разными стадиями "Перевода" успели сделать еще один фильм, он выйдет в конце года. Называется "Сексуальные хроники французской семью сегодня". Мы исследуем сексуальность 18-летних, 22-летних, их 45-летних родителей и 70-летнего дедушки. Вот там, в отличие от "Перевода с американского", где все строится на моментах до и после, будет настоящий секс.
