Кураторы масштабной выставки Беатриче Мерц и Элена Джеуна "Арте повера", представляющей одно из главных направлений в итальянском искусстве XX века, в рамках которого художники превращали в художественные объекты лавровые листья, пятна на потолке, свинцовые постели и другие материалы, объяснили в интервью РИА Новости, почему все эти предметы являются произведениями искусства, так, чтобы это стало понятно даже ребенку. Беседовала Ольга Гринкруг.
- Arte povera - это "бедное искусство". Что значит "бедное"? Особенно если учесть, что работы художников, представленных на этой выставке, стоят многие миллионы?
- Элена Джеуна: Термин "бедное искусство" придумал куратор Джермано Челант в 1967-68 годах, когда группа объединилась в Турине. Термин "бедное" относился к материалам, которые использовали художники, стремясь дать новую трактовку самого понятия "произведение искусства". Отталкиваясь от понятия прекрасного, существовавшего в классическом итальянском искусстве, они создавали абсолютно новаторские объекты, используя никем прежде не бравшиеся в оборот материалы: у Джузеппе Пеноне это были, например, листья, у Яниса Куннелиса - свинец, у Марио Мерца - неоновые трубки. До их появления искусство в Италии было трехмерным. Лучо Фонтана сделал шаг за рамки традиции, вставив в свои работы настоящие камни, но группа "Арте повера" пошла гораздо дальше.
- Самим художникам характеристика Челанта понравилась?
- Беатриче Мерц (директор туринского Кастелло ди Риволи, откуда приехала выставка): Надо понимать, что конец шестидесятых - это было особое время, в Турине крайне активно воспринималась политическая, социальная повестка дня, близость к которой позволяло подчеркнуть слово "бедный". Но вне зависимости от конкретного термина - им очень нравилось работать сообща.
- Как публика реагировала на эту группировку?
- Э.Д.: Мы привезли целую подборку cнимков, запечатлевших выставки арте повера с момента зарождения движения до конца восьмидесятых годов. Все начинается с Турина, с пространства Deposito d’Arte Presente ("Склад настоящего искусства"), это самое начало шестидесятых. Затем мы переносимся в Амальфи, где прошла еще одна важнейшая выставка. Куратор Харальд Земан одним из первых осознал потенциал "арте повера" и представил работы этих художников вместе с другими авторами из Америки, Германии, Швейцарии, Франции, работавшими в тот же период. Эта выставка When Attitudes Become Form вошла в историю искусства. Затем были выставки в Стеделике, в бернской Кунстхалле, наконец, в Турине в 1984 году. На фотографиях вы увидите высотку Моле-Антонеллиана, символ Турина, чью верхушку украшает работа Марио Мерца "Последовательность Фибоначчи". Если я не ошибаюсь, ее установили там именно в 84 году, и там она и осталась - как художественный символ города, который, соединяясь с архитектурным символом, формирует образ Турина. Но о том, как это было, пусть лучше расскажет Беатриче, которая все это пережила сама.
Б.М.: Мой отец, Марио Мерц, входил в объединение "Арте повера". Разумеется, когда все начиналось, я была еще совсем маленькой. Родители таскали меня за собой на выставки, я на них фактически выросла. Впрочем, мне никто ничего не объяснял, это был такой фон всей жизни.
- Как, интересно, жилось на таком фоне?
- Б.М.: Хм. Напряженно. Насыщенно. Неоднозначно. В какой-то момент я попыталась отойти от мира искусства, выяснить, что существует в мире, помимо художников и кураторов, но в итоге стала директором музея современного искусства в замке Риволи.
- В восьмидесятые годы объединение распалось. Что произошло?
- Б.М.: То же самое, что обычно случается с художественными течениями. Они зарождаются, живут, постепенно их участники расходятся во взглядах, каждый начинает преследовать свои цели. Однако они продолжают устраивать совместные проекты, допуская некую общность между собой - и московская выставка тому свидетельство.
Э.Д.: Я заметила, что работы, которые никогда прежде не попадали в одно пространство, поразительным образом сопрягаются, перекликаются между собой - даже те, что были созданы, когда движение уже распалось. То есть, между творчеством этих людей по-прежнему существует связь.
- Как вы отбирали работы для московской выставки?
- Э.Д.: Проект осуществляется отчасти под эгидой перекрестного года Италии-России. Благодаря ему Ольга Свиблова смогла выполнить свою мечту - привезти в Москву "Арте повера", одно из самых значительных явлений в итальянском искусстве ХХ века. Нам с Беатриче ее идея очень понравилось, и в декабре мы приехали сюда на рекогносцировку, чтобы, с любезного позволения Ольги, выбрать залы, которые лучше всего подойдут для нашей экспозиции. Мы хотели представить всю историю развития группировки.
Б.М.: В Мультимедиа арт-музее, привыкшем к плоской фотографии, впервые осуществляется столь радикальный пространственный эксперимент: ведь работы художников "Арте повера" вступают в чрезвычайно интенсивные взаимоотношения с пространством. И надо заметить, что они чувствуют себя тут прекрасно.
- Здесь есть какие-то особо важные для вас вещи, у которых вы, скажем, всегда останавливаетесь, проходя по залам музея Риволи?
- Б.М.: Что вы. Я как-то стараюсь проходить мимо. То есть, я все люблю, они все связаны с какими-то воспоминаниями, местами и так далее. Но выбирать - не готова.
Э.Д.: У каждой - своя поэзия. Я останавливаюсь, разглядываю их, прислушиваюсь к себе - эмоции всегда разные. Одну-единственную работу выбирать не готова: я их воспринимаю залами. Они как ноты в октаве. Куратор, придумывая, как сочетать работы на выставке, всякий раз провоцирует их на диалог, который делает их ярче, выразительнее, проще для восприятия. Мое самое первое впечатление от работ группы арте повера связано именно с их невероятной энергетикой.
Б.М.: Для того, чтобы понять вещь, не обязательно доподлинно знать ее историю - тут важна интуиция, важно получать удовольствие, развивать вкус, прислушиваться к своим чувствам и к голосам произведений - ведь они общаются с миром, источают определенные идеи и ощущения.
- И все? Но неподготовленному зрителю - к примеру, ребенку, - надо же объяснить, почему эти странные предметы являются искусством. Да и взрослые люди привыкли к тому, что современные арт-проекты непременно требуют кураторской трактовки.
- Э.Д.: Вот в этом как раз и кроется ошибка. Нужно давать волю своим чувствам. Если привести сюда ребенка, его можно просто оставить бродить по залам, иногда отвечая на вопросы. Хотя на самом деле дети порой чувствуют и понимают больше взрослых.
- Вот, допустим, панели Кунеллиса. Прямоугольники, свинец, холстина. Что это?
- Э.Д.: А вы сами что чувствуете? Здесь есть сила, есть энергия. На самом деле, Кунеллис в своих свинцовых панелях всегда отталкивается от размеров двуспальной кровати. Они преподносят человеку искусство с повседневной стороны - намекая на предмет, которым он пользуется каждый день. Но это, вероятно, последнее, что важно знать.
- А листья Пеноне?
- Его инсталляция называется "Вдыхать тень" - это лавровые листья, помещенные в сетки. Если подойти поближе, вы ощутите их аромат. Поначалу листья были зелеными и свежими, теперь приобрели золотистый оттенок, но запах остался. Никаких трактовок тут не требуется: эмоции, ощущения, которые удается вызвать, для художника гораздо важнее.
- Но ведь рано или поздно листья перестанут пахнуть. И что тогда делать? Заменять их на новые?
- Б.М.: Мы зададим вопрос автору. В принципе, дискуссии о том, как следует подходить к реставрации современных работ, и в частности, - произведений "Арте повера", идут по всему миру. Я лично полагаю, что до тех пор, пока автор жив, надо следовать воле автора. Ну а потом - заменять листья, да. Но это мое личное мнение. Допускаю, что другие директора музеев подходят к проблеме иначе.
- Каким вообще должен быть музей современного искусства?
Б.М.: У нас пространство очень древнее - замок существует с XII века, - но оно эффектно обыгрывает контраст с современными произведениями. Принято считать, что музей современного искусства должен быть стерильным, но я полагаю, что если музей красив сам по себе, работы в нем чувствуют себя гораздо лучше, их очень важно сопрягать с пространством, в котором они выставлены. Экспонаты можно менять, ротировать; музей не должен превращаться в мастодонта. В каждой коллекции есть своя логика развития: наш музей зародился 25 лет назад при Руди Фуксе, который пригласил множество художников, и они вместе создавали зал за залом. Многие из этих вещей выставляются и сейчас. И мы по-прежнему вместе с художниками переосмысляем наше пространство, делаем выставки, и какие-то вещи - прежде всего, молодых итальянских авторов - остаются в коллекции.
- Есть ли русские вещи?
- Б.М.: Пока нет.
- Не собираетесь тут что-нибудь купить?
- Б.М.: Кто знает. Пока я не очень много видела, но начала наводить справки.
