Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба, для РИА Новости.
15 мая, когда русская литература отмечает юбилейную дату - 120-летие со дня рождения Михаила Булгакова, судьба великого писателя в очередной раз жжет нашу память...
Михаил Булгаков родился в семье, где вера в Бога была душой дома, ведь его отец был доктором богословия, профессором Киевской духовной академии. Предки со стороны отца и предки со стороны матери также были священниками, и семья, естественно, ждала от первенца, от старшего сына, что он пойдет по пути служения церкви. Однако Михаил шаг за шагом настойчиво заявлял о своем особом пути и решил стать врачом. Отец интеллигентно промолчал, а вот мать горячо поддержала намерения сына, и Михаил стал студентом медицинского факультета.
В своем выборе молодой Булгаков дошел до края, страстно увлекся Дарвином, заразился духом скепсиса и в 1911 году окончательно порвал с верой, о чем сестра Вера с ужасом записала в своем дневнике: "в этом году Миша ни разу не говел (не постился)!".
А на стене своей комнаты юноша написал по латыни: "Огонь лечит!"
Что ж, огонь не заставил себя ждать и грянул во весь горизонт истории.
Первая мировая война бросила Булгакова врачом на фронт, а революция втянула в воронку гражданской войны, где он оказался на стороне белых. С армией Деникина он отступил на Кавказ, пытался уплыть в Стамбул, но в Батуми подхватил тиф и в конце концов в 1921 году очутился в Москве, в столице победившего пролетариата. Возвращаться в Киев было опасно, его белогвардейский демарш там не был тайной. Кроме того, быть врачом он уже не хотел, а вознамерился стать писателем и сочинителем пьес.
В красной Москве душа Булгакова словно очнулась от глубокого морока.
Листая его дневники, мы узнаем, что больше всего неофита в ту пору поразила атмосфера агрессивного тотального атеизма. Он увидел шутовские процессии в дни Пасхи, где ряженые несли плакат "Мария родила комсомольца", увидел закрытые храмы, сорванные кресты, раскрыл журнал "Безбожник", где прочитал, что Христа никогда не было, а был только некий подлец, который выдавал себя за пророка.
Отшатнувшись от панорамы вселенского греха, Булгаков понял, что в торжестве безбожия есть и доля его вины, капля его личного предательства веры.
В этой мучительной точке и начался его писательский путь.
Блистательно заявив о себе дебютным романом "Белая гвардия" и пьесой "Дни Турбиных", став столичной знаменитостью, Михаил Булгаков вскоре стал объектом внимания еще одного человека, который втайне переживал нечто подобное тому, что и сам писатель. Этим человеком был сам Сталин. Напомним - детство коммунистического тирана прошло в атмосфере чистой веры, девятилетним мальчиком он пел в хоре Горийской церкви, мечтал стать священником и успешно поступил в Тбилисскую семинарию. Да, он ее не закончил, но был ли его разрыв с верой окончательным, не знает никто; в своих статьях и выступлениях вождь об этом ни разу не обмолвился.
Итак, душевные вибрации писателя и тирана резонировали. Ведь по духу сталинский деспотизм был типичной тиранией инквизитора, помешанного на идее вероотступничества.
Между тем ОГПУ сразу взяло курс на уничтожение Булгакова, в 1923 в его квартире был сделан обыск. Были изъяты рукопись повести "Собачье сердце" и, главное, дневник писателя, насквозь антисоветский.
И что? А ничего!
Между тем, у дневника был заголовок "Под пятой".
Больше того, Булгаков пишет донкихотское письмо протеста в ОГПУ, где заявляет, что выйдет из членов Союза писателей, если ему не вернут рукописи. И происходит неслыханное чудо - ему возвращают дневник, который Булгаков немедленно сжигает. Сжег, не зная, что с рукописи машинистка в органах сняла копию, благодаря которой дневник в конце концов и дошел до нас.
Короче, не препятствуя беспрецедентной травле писателя в прессе, вождь между тем не давал команду на арест пересмешника. Притом что тогда головы уже летели с плеч, как колосья в сенокос. Эта одиозная странность была вскоре замечена всем столичным сообществом литераторов, и Булгаков стал считаться чем-то вроде специалиста по Сталину, и к нему даже принялись обращаться за советом, как выжить, например, Анна Ахматова.
Почувствовав необъяснимую тайную опеку, Булгаков стал вести себя еще более дерзко: он появлялся в театре и в ресторанах в буржуазном монокле, в идеальном фрачном костюме, в бабочке! Типичная персона из бывших, белогвардеец, не наш! На фоне тогдашних кепок и косовороток его вид был вызывающим. Оркестр в ресторане обычно при его появлении играл шутливый марш в честь дерзкого модника.
Тем временем Сталин, как заколдованный, продолжает ездить и ездить на спектакль по булгаковской пьесе "Дни Турбиных". Театроведы подсчитали, что он был на спектакле 15 раз! Часто приезжая ко второму акту, а то и всего за полчаса до финала.
В ту пору Булгаков как раз приступал к своему главному роману "Мастер и Маргарита", где - внимание! - описал Сатану в маске Воланда как грозовую тучу гнева, которая очищает Москву от всякой нечисти и подлости. В этом гневе дьявол неожиданно становится на сторону Света и, по сути - вариантом мобильного Судного дня, дня грядущей казни над грешниками.
В образе Воланда Сталин мог бы вполне прочесть благосклонность автора к ярости инквизитора, которую все больше и больше демонстрировал вождь по отношению к своему окружению. Но до завершения большого романа могли пройти годы... И тут в голове писателя завертелся один соблазн: а что если попытаться повлиять на вождя-театрала через сцену? И Булгаков пишет пьесу "Кабала святош".
На первый взгляд нет ничего более далекого от жизни СССР, чем судьба французского комедиографа Жан-Батиста Мольера, у которого церковники запретили к исполнению пьесу "Тартюф" и который ищет защиты от власти ханжей у молодого Короля-Солнце, Людовика ХIV, кстати, известного театрала.
Король в пьесе описан у автора самым любовным пером, даже с налетом лести, Мольер дан несколько строже, а вот уж кому перепало от драматурга, так это святошам, окружению монарха, слугам его власти, лизоблюдам и выжигам под маской благочиния. Смею предположить, что, нахлестывая кабалу святош, Булгаков на самом деле метил в правящую партию и внушал - внушал - деспоту мысль о том, что пора, давно пора раздавить гадину, что никакая партийная сволочь ему не указ, кинь прихвостней силы в печь, в огонь их, распни, сожги, растопчи, покарай их всех. А я - я никогда не брошу в тебя камень... что ж, тайный призыв к карам был наверху прочитан. Иначе трудно объяснить внезапный запрет уже разрешенной к показу пьесы после премьеры.
В тот роковой день Булгаков дома впал в настоящую истерику, именно в ту ночь он и кинул в огонь черновик романа "Мастер и Маргарита" (раздеру тетрадь пополам, иначе не поверят, что роман был написан, сказал он жене). Эта реакция была слишком горяча для тривиального запрета, но вполне адекватна, если заподозрить Булгакова в намерении подтолкнуть вождя к умножению казней партийной верхушки.
Вот такая версия...
Во всяком случае вскоре маховик террора был запущен на полную мощь, и в той мясорубке погибли практически все, кто долгие годы травил и преследовал писателя в печати, а от партии большевиков, которая победила в 1917 году, остались только рожки да ножки. Наверх пришли новички. А вот самого пересмешника рука тирании так ни разу не тронула.
Порой он жил впроголодь, порой писал бесконечные инсценировки, но ни одна капля крови все же не упала на булгаковский дом. Однако все неоднократные попытки Булгакова встретиться лично хозяин отверг, он-то хорошо знал свою слабость - при встрече писатель мог бы ему не понравиться, и тогда берегись... А соблюдая дистанцию, властитель оберегал, на всякий случай, своего избранника от пули.
И последнее.
Тот огорчительный факт, что в Москве до сих пор нет памятника самому московскому писателю - Михаилу Булгакову, что замечательные бронзовые отливки работы скульптора Рукавишникова для аллей вокруг Патриарших прудов уже годы пылятся в его мастерской, давно из нонсенса и курьеза превратились в абсурд.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
