Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Александр Федорович Керенский, 130 лет со дня рождения которого исполняется 4 мая, был и остается одним из самых недооцененных и оклеветанных российских политических деятелей. Ничего другого и не следовало ожидать. Ненадолго вознесшийся, а вернее вознесенный на самую вершину государства Российского, а затем оттуда низвергнутый, он оказался чужим для всех: и для будущих победителей, и для бывших соратников-проигравших.
Чужой для белых и красных
Для большевиков Керенский стал удобным символом ненавистного "старого мира" и "политики мелкобуржуазной революционной власти, прикрывающей свое соглашательство с крупной буржуазией громкими фразами". Дело в том, что вплоть до февраля 1917-го он был яростным обличителем царского режима, адвокатом многих непримиримых противников этого режима и отличался показной, громкой революционностью.
Для эсеров, кадетов, прочих деятелей Временного правительства и русских генералов, не перебежавших на сторону Советской власти, Керенский, напротив, был неприятным олицетворением и напоминанием о тех минутах, когда они были у власти или совсем рядом. Когда казалось, что "счастье было так возможно", но все иллюзии были быстро утрачены. И вину за это возлагали именно на Керенского, который не смог "сберечь, спасти и сохранить Россию".
Наконец, для монархистов столь ярый республиканец был совсем неприемлемой фигурой. И именно обслуга Зимнего дворца, а никакие не большевики, распустила слухи о том, будто в минуту роковую Керенский бежал, переодевшись в женское платье. Это уж совсем напраслина. Экс-главе Временного правительства пришлось не раз сбегать, в том числе и от предполагаемых союзников по борьбе с Лениным и его командой. При этом приходилось и переодеваться ради безопасности, но в трансвестита политик так и не обратился.
Между прочим, после Октябрьской революции или Октябрьского переворота (кому как больше понравится) Керенскому пришлось совсем нелегко. Не только красные, но и многие будущие белые плохо к нему относились и даже порой готовы были выдать его врагу. Тем не менее, он несколько раз проникал подпольно в Петроград и Москву (что требовало известной храбрости) и покинул родину лишь в июне 1918 года.
Затем, в период Гражданской войны Керенский не пытался войти или возглавить какое-нибудь кукольное, игрушечное, декоративное правительство на территории России. Не поддерживал никого из самозваных "верховных правителей". Впрочем, лидером эмиграции ему тоже не удалось стать. Он погрузился в околополитические дрязги и редактирование газеты, тщетно призывал к "крестовому походу" против советского режима и писал мемуары, в которых всячески оправдывал свои ошибки и грехи.
Поверженный трибун
Оправдываться Керенскому было за что. В конце концов, он сам объявил себя правителем Российской демократической республики, не дожидаясь созыва Учредительного собрания. Но не удержался на высоте момента. Почему он сумел достичь этой высоты, понятно. Блестящий оратор-адвокат, он был необычайно популярен в весенние дни 1917 года.
Ставшая свободной, избавившаяся вроде бы от цензуры печатная пресса изощрялась в льстивых характеристиках министра юстиции, затем военного министра и председателя правительства: "рыцарь революции", "львиное сердце", "первая любовь революции", "народный трибун", "гений русской свободы", "солнце свободы России", "народный вождь", "спаситель Отечества", "пророк и герой революции" и так далее. Керенского, что называется, носили на руках, при виде его "кричали женщины ура и в воздух чепчики бросали".
Но все это – лишь до поры до времени. Эпоха была богата на блестящих ораторов. Таковыми были, например, два главных супостата "народного трибуна", оставившие от него мокрое место – Владимир Ульянов-Ленин и Лев Бронштейн-Троцкий. Да вот только они умели не просто произносить красивые речи, но, во-первых, знали, как, когда и к кому взывать, чтобы вызвать ответную реакцию. А во-вторых, не гнушались никакими методами.
Вот со вторым пунктом у присяжного поверенного, юриста Керенского возникали особенные трудности. Рельефнее всего это проявилось в дни так называемого "корниловского выступления", которое иногда называют мятежом или даже путчем, хотя никакого реального военного путча, восстания или мятежа так и не произошло.
Генерал от инфантерии Лавр Корнилов получил титул Верховного главнокомандующего из рук самого министра-председателя. Затем между ними произошла размолвка, потом конфликт, и закончилось все арестом генерала. После чего от Керенского отвернулись верные армейские части и их командиры. Сам же глава Временного правительства обвинял Корнилова в попытке незаконного захвата власти и установления личной и военной диктатуры.
Ошибка хуже преступления
До сих пор продолжаются споры об истинных причинах этого прискорбного конфликта. Прискорбного потому, что к уже случившемуся двоевластию – правительства и Петросовета – добавился жестокий раскол внутри одной из властей. Чем в результате и воспользовались большевики, точнее двое вышеупомянутых вождей Ленин и Троцкий, не побоявшиеся подобрать "государственный штурвал", валявшийся на булыжниках петроградской мостовой.
Корниловцы, а затем многие деятели белого движения упрекали Керенского в том, что он элементарно не захотел расставаться с властью и уступать ее Корнилову и военным. "Добровольно отдавать власть даже ради блага России он не захотел", – несколько высокопарно писал один из соратников генерала в своих мемуарах. Он, правда, не учитывал, что у него и у министра-председателя могут быть разные представления о благе России.
Имеет право на существование и другая версия: Керенскому категорически претила сама мысль о какой-либо диктатуре, переворотах, путчах или мятежах. Он хотел и пытался сделать все по закону, по правилам, не прибегая к чрезвычайщине, в том числе и потому, что боялся: в сложившейся ситуации такие меры приведут к кровопролитию. А вот понять и предвидеть, что к кровопролитию приведет именно непринятие чрезвычайных мер, он не смог.
Знаменитое и несколько циничное изречение по давно забытому поводу гласит: "Это хуже, чем преступление, это ошибка!" Вот так и вышло, что Керенский, не пожелав допускать преступление – военный переворот и диктатуру, совершил ошибку, которая, по своим последствиям для страны, оказалась гораздо хуже преступления. А затем он оказался еще и непоследовательным: если в августе боялся чрезвычайных мер, то в начале октября сам попробовал фактически установить собственную диктатуру, да не успел. Потому хотя бы, что лишился какой-либо силовой поддержки.
Таких правителей именуют на Руси "калиф на час", и в октябре 1917-го отсчитывались последние минуты этого часа. В историю Александр Керенский вошел как неудачник или, выражаясь современным языком, "лузер". Да, действительно, он проиграл в схватке с гораздо более коварным и безжалостным противником. Но вовсе не потому, что был плохим политиком. В спокойный, стабильный, мирный период истории он сумел бы принести пользу. А вот для бурной революционной ситуации совершенно не годился.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
