Франсуа Эбель, директор главного в мире фотоагентства Magnum и лучшего в мире фотофестиваля "Встречи в Арле", рассказал в интервью РИА Новости, в чем конфликт фотографии и современного искусства, зачем он придумал и привез в Москву выставку "Мик Джаггер: Фотоальбом" и ради чего стоит танцевать с молодыми фотографами. Беседовала Анна Загородникова.
- В чем идея выставки "Мик Джаггер: Фотоальбом"?
- Это выставка об Иисусе Христе рок-н-ролла. Так все думают. На самом же деле, цель – рассказать о портретной фотографии. И если не Мик Джаггер, то кто? Не так уж много на свете людей, обладающих одновременно известностью и свободой. Если вы попытаетесь сфотографировать, скажем, Путина или Медведева, все снимки выйдут примерно одинаковыми – потому что они не вольны одеваться по-разному и вести себя по-разному. А рок-звезда всегда чувствует себя расслабленно. Наша же задача заключалась в том, чтобы проследить, как фотографии звезд меняются с течением времени. Это и история портрета, и история фотографии, и даже история моды.
- Где же пересекаются история фотографии и история Мика Джаггера?
- На выставке 70 портретов – и все они невероятно разные. В 60-х Мик Джаггер предстает перед нами классической рок-звездой с банкой пива – и выглядит отвратительно. В 70-х он неожиданно начинает очень стильно одеваться, использует макияж, меняет свою внешность. В 80-е фэшн-фотография оказывает большое влияние на фотографию портретную - ведь снимают чаще всего одни и те же люди. И Джаггер то оказывается одет, как лорд, то становится больше похож на американца, чем на англичанина. В фотографиях множество разных уровней, расхождений, - в том-то и состоит весь интерес.
- Как вы думаете, сложно ли было фотографам работать с Джаггером?
- Думаю, нет. Мик Джаггер – человек страшно обаятельный и крайне фотогеничный. Нужно только следить за его позами и жестами и успевать нажимать на кнопку. Но ведь важно еще сделать снимок, который отражал бы манеру автора. Скажем, фотографии Анни Лейбовиц очень отличаются от фотографий какого-нибудь Питера Линдберга. Эти снимки Лейбовиц – удивительные. Обычно в ее работах все очень вычурно, но с Миком Джаггером она сделала очень простые кадры, понимая, что перегружать их не стоит. Именно потому что у Мика такая мощная харизма, задача фотографа усложняется: нельзя оказаться вовлеченным в игру модели, нужно вернуть модель к своей игре. В общем, выставка - о том, как фотограф рассказывает историю, как каждый создает свой образ Джаггера.
- Вы как-то говорили перед открытием арльского фестиваля, что основная задача сейчас - найти фотографов, которые будут интересны через пять или десять лет. Как вы их ищете? Существует четкий критерий?
- Прежде всего, я делаю это не в одиночку, а с друзьями. К тому же я занимаюсь поисками долгие годы: просматриваю книги, созваниваюсь со знакомыми и коллегами по всему миру. Но просто хороших кадров недостаточно: нужно понимать, что за ними стоит. Я много путешествую, встречаюсь с фотографами, разговариваю, пью с ними, танцую с ними. Только так можно понять, что они собой представляют. Я занимаюсь этим, потому что люблю художников не меньше, чем их работы. Это моя личная причуда, в большинстве своем кураторы предпочитают работать с умершими авторами. А мне нравится общаться с людьми, понимать, почему они все делают так, а ни иначе. И мне везет: я устроил первые выставки Мартина Пара и Нэн Голдин, я первым представил работы Анни Лейбовиц. Но по большому счету это удача и репутация фестиваля в Арле, потому что фотографы хотят, чтобы их работы там были представлены, и очень стараются.
- Как вы оказались в агентстве Magnum?
- Я был директором фестиваля в Арле. В какой-то момент фестиваль прервался, занялся другими направлениями, но через два года открылся вновь. За это время как раз загнулся Magnum. Они позвонили мне, сказали, что, по их мнению, я знаю, как сладить с развалившейся компанией, и попросили помочь. Опыт совместных проектов с Magnum у меня уже был. И вот из агентства послевоенных лет мы создали организацию XXI века; мы придумывали события, издавали книг, очень многое начинали заново. Все это заняло немало времени, но мы справились. Было невероятное время: перестройка, война в Сербии, Боснии, Ираке, ядерная угроза. Фотография менялась, фотографы начали заниматься не отдельными снимками, а целыми проектами, которые вырастают в книги, выставки, публикации, спонсорство. Но принцип работы с авторами остается все тот же: надо заставлять фотографов говорить — и слушать их. У художников есть ответы на все вопросы, но наша задача — их упорядочить. У фотографов есть слова, но нет предложений. Моя работа заключается в том, чтобы складывать их слова в предложения.
- Как вышло, что вы стали заниматься именно этим?
- У меня не было никакой конкретной профессии, но я родился в семье фотографа и журналиста, так что это был мой первый язык. В итоге я работаю с фотографами и получаю от этого удовольствие. Но сам я — не фотограф и не соревнуюсь с ними. Моя главная задача — донести хорошие работы до публики, и я занят этим неустанно. Художник для меня — центр общества. Куда бы я ни ехал, в Бразилию или в Китай, - проведя вечер с фотографом, я узнаю о стране все. Сразу понимаю, что происходит в обществе и в политике, начинаю разбираться в истории и культуре страны. Потому что художники вбирают в себя информцаию, как губки, чувствуют неправильность в устройстве общества. И они очень мотивированы. Быть художником на самом деле очень сложно, это паршивая жизнь: у тебя почти никогда нет денег, признания, совершенно случайно и очень редко может прийти известность, но тогда ты чувствуешь, что тебя подтолкнули к тобою же созданному образу и лишили свободы делать что-то еще.
- На фестивале в Арле помимо фотографии есть современное искусство. Какая между ними связь?
- У нас с коллегами ушли годы на то чтобы объяснить: фотография - это серьезное искусство. Но вопрос по-прежнему остается больным. Для современного искусства интерес представляет только одна сторона фотографии, но в действительности фотография – безгранична. В прошлый раз я был в Москве с представителем Air France, и мы вспоминали как в шестидесятые годы их фотограф – отличный портретист - снимал всех, кто летал этой компанией. Тогда он счел всю эту серию проходной - но теперь мы взглянули на снимки и оторопели. Банальный корпоративный заказ оказался сокровищем. В этом вся фотография. Француз JR, бывший граффитист, развешивает гигантские фотографии по всему миру. Сейчас он в Тунисе, делает огромный портрет Бена Али в солнечных очках. И это как раз очень умно. А мир современного искусства видит в фотографии лишь нечто, на чем галереи могут делать деньги. Нередки случаи, когда они предлагают внести изменения в шедевр, чтобы он лучше продавался. Так произошло с одной из работ Нэн Голдин: галеристы предложили сделать гигантские распечатки. Но ведь это не искусство, это ближе к видеоарту. Коллекционерам тоже не сказали, что это не искусство, и в итоге они просто купили артефакт. А я утверждаю, что фотография – это не пустая рама. Она может быть в интернете, на стенах, как у JR, или в семейном альбоме. Фотография - самое молодое искусство, но уже произошла революция, и теперь мы все фотографы. Если, по примеру рынка искусства, лепить из фотографии продаваемый продукт, фотографию можно убить.
