Так случилось, что выход в отечественный прокат фильма "В субботу", сюжет которого крутится вокруг Чернобыля, предварила катастрофа на АЭС Фукусима. Катастрофа как бы пропиарила кино, автор которого Александр Миндадзе устал объяснять, что его картина не о проблемах термоядерной энергетики. Не о том, как строилась и работала станция. И не про то, как три десятка лет назад на реке Припять она взорвалась, поставила всю мировую общественность на уши, а потом, как героически накрывали воспламенившийся реактор саркофагом.
Уж сколько раз твердили миру, что художественные произведения никогда не ограничиваются повествованием о том историческом или футурологическом материале, который оказывается в центре внимания автора. Они всегда еще и о чем-то ином. И если это глубокое художественное произведение, то "что-то иное" и есть самое главное, о чем старался рассказать автор в меру своего таланта.
Но миру все не впрок. Странно, ведь если скульптор изваял памятник из мрамора или из гранита, то кому придет в голову считать это произведение памятником мрамору или граниту?
Фильм Миндадзе сделан не в память о трагедии Чернобыля, как бы лично он эту память не чтил.
Чернобыль в данном случае - художественный прием. Можно сказать, вещественный симптом внутренних общественных процессов, которые не сегодня начались, не завтра завершатся. Или по-простому: метафора.
А Фукусима, создавшая повышенный радиационный фон, - сегодняшняя глобальная технологическая проблема. Ей еще только предстоит стать художественной оптикой, если в том будет нужда.
Пока же мир с тревогой следит за тем, как взошедшее над Страной восходящего солнца радиактивное облако слоняется в верхних слоях атмосферы нашей планеты. Непосредственно на Земле люди прислушиваются к сообщениям об уровне радиации. Те, кто поближе к источнику, запасаются йодом и карманными дозиметрами. С помощью последних можно ориентироваться в нашей повседневности. Например, в супермаркете: где там превышение нормы? Как там с продуктом распада или даже полураспада у дальневосточной селедки?
Кино - тоже дозиметр. Но оно другую радиацию засекает.
В прошлой колонке речь шла о самом первом художественном фильме, коснувшимся последствий радиации не столько для человека, сколько для человечности. Речь шла о фильме Алена Рене "Хиросима - любовь моя".
Хиросима - это жертва агрессивного атома.
Теперь кинематографисты по большей части тревожатся за мирный атом. И тревожатся не напрасно. Как в прямом смысле, так и метафорическом.
***
В самом начале 60-х годов прошлого века стало модно рассуждать и размышлять о конце Света, о возможной жизни после него. Именно тогда группа мастеров европейского кино объединилась, чтобы снять сборник, варьирующий тему бытия на грани. То были Росселини, Пазолини. Грегоретти и Жан-Люк Годар.
Название картины сложилось из начальных букв самих режиссеров. Получилось - РоГоПаГ. Сегодня самая актуальная из новелл - годаровская "Новый мир". Это футурологическое предположение о мире после того, как над Землей поднимется громадный атомный гриб с толстой ножкой и с гигантской шляпкой.
Годар бросает взгляд на улицы среднестатистического европейского города. Все как и прежде: снующие машины, пешеходы, праздные и деловые. Одна только странность: прохожие время от времени останавливаются, чтобы закинуть в рот какие-то таблетки. Наверное, как мы сегодня догадываемся, йодосодержащие. Те, что способны нейтрализовать изотопы, радионуклеиды.
Годар предположил, что в будущем люди смогут обезопасить свою наружность от повреждений зловещей радиацией. Она не сдерет с тебя кожу; шевелюра останется при тебе… Проблема будет в другом. Будут повреждены коды межличностных отношений людей. Мир рационализируется и люди - вслед за ним.
Конец Света толковался Годаром, как конец одной человеческой цивилизации и начало другой, предполагающей другие ценности, иные моральные основания. И они делались основополагающими. Живые особи стандартизируются и роботизируются. Это собственно и есть самое страшное следствие радиации. Последний жест отчаянного сопротивления героя картины - он записывает все, что с ним происходит: ощущения, впечатления. Делает он это без всякой на то причины. Он просто пытается удержать ускользающее от него время. Свое личное время.
Физики понимали, что открыв дверь в микромир элементарной частицы, тащат за собой человечество в глубины совершенно невероятной, совершенно новой вселенной. Они не понимали, что выжить в ней могут уже иные люди.
Но об этом не сразу догадались и лирики. Что-то заподозрил Михаил Ильич Ромм, когда снимал свой, наверное, самый искренний и наивный фильм "9 дней одного года".
То был фильм лирика со стажем о романтичных физиках.
Гусев (Алексей Баталов) и Куликов (Иннокентий Смоктуновский) ломятся в закрытые ворота Микромира.
Ситуация была крайне специфичной для советских людей. Они жили в том мире, где все находилось под контролем. В том числе и мозги. Не до конца, конечно. Иначе бы жизнь на шестой части планеты остановилась вовсе.
Легкая оттепель и реактор под названием "Советский режим" стал плавиться. Взорвется он позже. В августе 1991 года. Чернобыльский реактор даст утечку радиации несколько раньше - в мае 1985 года.
Для Миндадзе Чернобыль - наглядная понятная метафора Советского Прошлого. Поизносившегося и подуставшего Дракона, работодателя и кормильца.
Во второй половине 1980-х оно дымилось, оно было на грани обрушения. Главный герой картины - молодой инструктор Обкома, шестеренка в могучем партийно-государственном механизме. Он ведает о надвигающейся катастрофе и хотел бы соскочить с закручивающейся спирали беды, да не получается. Сначала кажется, что по нелепой случайности не получается: то каблук у его девушки сломался и потому они опоздали на последнюю электричку, то бутылки с алкоголем не смог бросить и потому не смог уцепиться за поручни еще одной последней электрички. Он бросается то в загул, то в запой, то в драку, то оказывается в прострации.
Все очень точно изображено и рассказано в картине про радиационный фон, что исходил и исходит от советского прошлого.
Финал фильма тих и неутешителен. Наутро после взрыва инструктор обкома огибает по воде корпус станции и видит обожженный и полуразрушенный ее остов. В этот момент он трезвеет, но, кажется, поздно.
***
Этот фильм, оглядываясь на прошлое, что-то проясняет в настоящем. Наше советское прошлое продолжает излучать радиоактивные частицы. Они-то и создают густой радиационный фон.
Никаких специальных дозиметров для его измерения не придумано. Вот только время от времени появляющиеся фильмы приспособлены для этого. Один из них - фильм Александра Миндадзе "В субботу".
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
