Революции редко заканчиваются тем, во имя чего начинались, и теми, кто их начинал. Американцы со своей революцией – одно из немногих исключений. Выдвигавшие поначалу сугубо торговые требования, они, не встретив понимания у британской короны, вынуждены были перейти к политическим действиям как к единственному способу добиться экономической свободы. Проросли идеи, появились лидеры, они возглавили борьбу и затем три десятилетия претворяли в жизнь принципы, заложенные в основы независимости, поддерживая институты и создавая традиции.
С тех пор у американцев и выработался тот оптимистичный взгляд на вещи, который уже в 1830-е годы описывал проницательный, но осторожный Алексис де Токвиль. По сей день американцы убеждены: если твои права ущемляются, надо бороться, побеждать и обустраивать новую жизнь. Но история других народов и эпох показывает: между революцией и свободой, не говоря уже о демократическом процветании, может лежать пропасть.
Происходящее на Ближнем Востоке и в северной Африке оставляет открытыми множество вопросов, первый из которых: какова должна быть степень напряженности внутри страны, чтобы ее сочли достаточной для внешнего вмешательства? Приходят сообщения о десятках убитых и сотнях раненых в Йемене, о пропавших и найденных убитыми протестующих в Бахрейне, однако над этими странами "Рассвет" не занимается…
Отсюда второй вопрос: кто определяет критерии страны, по которым в действие приводятся военные корабли и авиация других государств? Формально есть, конечно, Устав ООН, но речь идет именно о решении де-факто, а не критериях де-юре, под которые легко можно подвести не один десяток современных государств.
Наконец – и этот вопрос совершенно не удается исключить из предположений, – сколь важны и обширны должны быть ресурсы топлива в данной стране? (Ливия, в частности, на 9-м месте в мире по доказанным запасам нефти.) Не покидает ощущение, что внимание мира сосредоточилось на Ливии особенно после того, как возникла угроза разрушения энергетической структуры, значимой для Европы.
Из чего возникает четвертый вопрос, а именно – о последствиях. По сути, в Ливии началась гражданская война, которая всегда – горе, страдания невинных, хаос. Но внешнее вмешательство может привести к не менее серьезным и затяжным последствиям, поскольку это уже не просто пресечение беспорядков и война сторонников–противников режима.
Изменение "статуса" боевых действий сразу ставит вопрос об уничтожении всех прежних институтов, замене правящих элит, то есть на самом деле – о замене системы действующей власти.
Но здесь встает следующий вопрос: кто, с чьей помощью и на каких принципах будет строить новую государственность, включая социальные нормы, политическое представительство и экономические отношения? Начавшись, вмешательство не может быть прекращено в одну ночь, на исходе которой в стране воцарится мир и покой. Наоборот, военные действия – лишь начало процесса изменений, итог которых неизвестен.
Когда одни цели и ценности исчерпаны, а новые не сформулированы, возникает вакуум управляемости, рождаются вопросы о векторе движения, усиливается борьба группировок, стремящихся доказать, что лишь их идеалы достойны распространения на всю нацию. Это может длиться долго и не бескровно.
Таким образом, весь регион начинает представлять собой постоянный риск новых вспышек насилия и столкновений за власть, в ходе которых измученное население может услышать призывы, ведущие не к свободе, демократии и процветанию, а в прямо противоположном направлении. Хотя в тот момент они будут казаться наиболее привлекательными из всех.
Еще век назад европейские экономисты предупреждали: в тяжелые времена обыватель может легко отказаться от принципов "ради сиюминутной экономической выгоды". Так часто бывает и сейчас: яркие, якобы легко выполнимые обещания увлекают, но в конечном итоге заводят совсем не туда. Выстраивать новую жизнь оказывается не так легко и быстро, как думается поначалу.
И здесь, помимо сугубо внутренних баталий, вновь возникает фактор внешних игроков, поскольку встает не просто вопрос о помощи и содействии, но о критериях и масштабах этого содействия. Сколь основательно и как долго другие державы могут в приказном порядке влиять на состояние дел в чужой стране, - ответы на эти вопросы в новом веке еще не выработаны, в то время как прежние принципы уже отвергнуты.
Руководствуясь тем же Уставом ООН, мы имеем свободный мир суверенных и равных наций, в котором действия, называемые "помощью", быстро превращаются в "интервенцию" и порождают протесты прогрессивной мировой общественности.
Современный мир более не готов признавать primus inter pares, но легко перекладывает на более сильных и процветающих ответственность за все происходящее в странах недоразвитой демократии. Почему-то именно факт преуспевания нации часто является достаточным основанием для обвинения ее в агрессии и желании вмешиваться в дела других.
Откровенный дуализм общественных настроений – тоже неотъемлемая черта современности со своими не всегда светлыми последствиями. Сначала общественное мнение требует от собственных лидеров воздействовать на тирана, который "осуществляет геноцид своего народа". Если тиран теряет трон, требования общественности начинают звучать по-другому: оставьте народ этой страны в покое, не мешайте ему обретать свободу.
Однако если вскоре оказывается, – а случается это не так редко, – что в результате появляется не свободный мир, а нечто сомнительное, еще менее стабильное прежнего и к тому же опасное для сопредельных государств, настроение прогрессивной общественности вновь меняется.
Она начинает задавать вопрос, кто виноват в продолжающемся беспорядке, и далее недовольство все более становится чертой собственных политических кампаний. Пример – неожиданно активная позиция Франции в отношении Ливии, которую многие уже объяснили предстоящими Николя Саркози выборами и его слабостью среди правого электората. И хотя активность Парижа объясняется не только выборами, пример США в Ираке и Афганистане показывает, как внешний конфликт отражается на делах внутри.
Да, внешняя повестка для избирателя всегда вторична по сравнению с его собственным экономическим положением. Но война означает деньги налогоплательщика, а это уже – дело внутреннее.
Лидеры фактически становятся заложниками общественного мнения. Оно необходимо для демократии, поскольку гарантирует связь политика с реальностью и с нацией, но одновременно вносит большую сумятицу, заставляя политика следовать быстро меняющемуся общественному настрою. Сначала общественность требует свободы для угнетенных, затем негодует на собственных лидеров, если оказывается, что установление свободы требует все больше сил и средств. Это, в свою очередь, сужает информационные горизонты, понижая роль и качество долгосрочного планирования и сводя жизнь к политическим циклам.
Свежий пример – бурные дискуссии о коммуникациях, которые несут свободу миру. Пока в арабских странах происходили в основном столкновения на площадях, мир упоенно обсуждал вклад социальных сетей в победу демократии и распространение идей свободы, равенства и братства. Но когда в игру вступили ракеты "земля – воздух", рассуждения о твиттер-свободе внезапно смолкли. Теперь поборники интернет-раскрепощения народов могут достроить свои умозаключения и порассуждать, как сети приводят к гражданской войне, военному вмешательству и хаосу.
Конечно, никто не рассчитывает, что порядок, свобода и процветание в одночасье воцарятся в странах, сбросивших многолетнее иго репрессий, социального унижения и экономической несправедливости. Но всегда нужно помнить: свобода должна быть посильной. Немало мужества нужно подчас на то, чтобы разрушить. Но еще больше его нужно на то, чтобы создать, сохранить и преумножить.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
