Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера" специально для РИА Новости.
В рамках продолжающегося фестиваля "Золотая маска", в программе "Польский театр в Москве" легендарный польский режиссер, классик современного театра Кристиан Люпа показал спектакль "Персона Мэрилин". Главный герой постановки - кинозвезда, поп-идол ХХ века Мэрилин Монро.
Для московской премьеры Люпа выбрал амбициозный советский дворец культуры на окраине, Дом искусства в Кузьминках, где устроил внутри мраморного кича свой собственный амфитеатр - устроил прямо на сцене дворца, так что у зрителя было полное ощущение, будто мы где-нибудь в Польше, только не в Москве.
"Мэрилин" - второй спектакль из задуманной Люпой трилогии о кумирах.
Первый спектакль об Энди Уорхоле режиссер тоже играл не в привычных театральных залах, а в павильонах киностудий. "Фабрику 2" об Энди поставили в старом здании киностудии во Вроцлаве на окраине города, а спектакль о Мэрилин играли в новой киностудии, но также удаленной от центра.
Выбор таких пространств не каприз гения, а мотивированное замыслом решение. Уорхол, можно сказать, жил в ангаре, а с ним его богемная свита. Монро под конец жизни превратила свое голливудское уединенное жилище в подобие ангара, отрезанного от мира. Стала экспонатом собственной славы, самой заметной вещью среди хлама.
Такую же атмосферу отрезанности от жизни режиссер повторил и у нас в Москве. В Мэрилин Люпа вглядывается не как идолопоклонник, не как фанат кинозвезды, его интересом управляет отнюдь не разгадывание тайны славы или фетишистского приобщения к лучам пусть и посмертной всемирной известности. Монро - исследование режиссером того же типа личности, что и Энди Уорхол, только в его женском варианте и с некоторыми существенными нюансами различия.
Мэрилин еще в большей мере не способна вести диалог с миром, чем зацикленный на себе Уорхол, вокруг нее вечно крутится какой-то хоровод случайных лиц, к которым у нее нет привязанностей и даже внятных отношений. Отличает ли она своих посетителей: психиатра от фотографа, подругу от поклонника, или для нее это неважно? И потому, что сознанием управляют транквилизаторы, и потому, что она потерянна и беспомощна, а ее лепет адресован ни к кому?
Хотя последнее не совсем верно. Кажется, Мерилин - в блистательном исполнении актрисы Сандры Корженьяк - в спектакле Люпы ведет свое сомнамбулическое бормотание в поисках самоидентификации, словно Монро не знает, кто она, только будто забыла где она, с кем, и старается что-то существенное вспомнить. Как слепая она нашаривает пальцами, словами, позами существование других, в том числе и самой себя. Но тщетно. Рычаги воли в ней отключены совсем, и Мэрилин пребывает то в состоянии детской грезы, то эротического полусна, то полной фрустрации, когда любой может войти в дом (дверь настежь) и делать с ней все, что угодно, например, встав с ногами на стол/кровать фотографировать звезду в неопрятном антураже, или крупным планом снимать лицо, отмеченное распадом личности.
Впечатление усиливает второй визуальный ряд – кино на стене.
Там бункер Мэрилин увеличен до исполинских размеров и утраивает атмосферу вмешательства и разглядывания. Род замочной скважины для тысячи глаз.
Видеокамера у Люпы опять работает на всю катушку.
Когда разъяренный отказом Мэрилин от сеансов психотерапии психиатр врывается к актрисе, мы видим, как зависим от бокала с бренди этот белоснежный мотылек. Убеждая врача, что с ней все о’кей, она еще элегантно, но уже нервно так искусно восседает на своем ложе, что телом хитро закрывает бутылку, а краем глаза смотрит лишь на стакан. Рука то и дело тайно тянется к выпивке, пока эта минидрама мук не заканчивается - звезда оптимистично наливает нужное себе "лекарство".
Попытки психиатра-фрейдиста вскрыть личность Монро так же напрасны как попытки считать Гамлета флейтой. Весь антураж фрейдизма, антропологии и прочих инструментов разборки бессильны понять личность, которая выпала из социума и, следовательно, невидима на координатах анализа.
Сама же Мэрилин вообще не нуждается в понимании, она предпочитает чаще - выпить, реже – отдаться, и всегда грезить,… так, мечта сыграть Грушеньку в "Братьях Карамазовых", (роль, о которой и вправду думала актриса), Люпе кажется еще одной немотивированной здравым рассудком химерой. Актрисе, по сути, нужна не роль Грушеньки, а чтобы в реальной жизни нашелся такой идеал, как Митя.
У Мэрилин стирается грань между реальностью и вымыслом, жизнью и мечтой о жизни. Она то и дело в своем лепете ласково вставляет слово "Митя". Какая из нее Грушенька, "смеется" Люпа. Но одновременно театрально доказывает свой взгляд на вещи. Подруга Мэрилин Паола (Катажина Фигура) врывается в убежище звезды, чтобы спасать, - есть такие подруги. Они все знают за вас. Они знают, как тебе жить. Однако, убеждая Монро отказаться от этой глупой идеи играть Грушеньку, с убийственными словами, что она призвана услаждать и радовать, подруга, видя, что аргументы не действует, кричит ей: "Какая ты Грушенька! Вот Грушенька". И буквально за секунды сама выдает такой звериный темперамент игры, поддает такой страсти, - пусть по-актерски и грубовато, - но вместе с тем мощно, что сразу становится не только понятно, но и видно, что пичужке-мотыльку-фее грез Монро никогда так подлинно не сыграть.
Возникает фотограф (Петр Скиба), которого Мэрилин впускает в дом.
Ей лень закрывать дверь: ведь для этого нужно вставать…
Огромная широкое высокое ложе-стол-кровать, водруженное в центре сцены, - это и подиум звезды, и площадка жизни, замена кухни, бара, и одновременно съемочный павильон, где она продолжает позировать, и гостиная. Монро в полузабытьи. Фотограф клянется, что не обидит ее, не тронет, но безжалостно расклевывает кадрами беспомощно доверчивую Мэрилин, а на экран тут же жадно проецируются снимки, в том числе и реальные фотографии последних дней кинозвезды, когда печать распада личности уже видна, когда понимаешь, что ее уход из жизни - вопрос дней.
Когда смотришь голливудские фильмы-биографии, например, о Леди Диане, об Уорхоле, или о той же Монро, то всегда как-то ежишься от очевидного несоответствия актрис - несмотря на нешуточные затраты на грим и индустрию с размахом, направленную на достижение эффекта соответствия оригиналу. Тщетно! Чем мощнее усилия в такого рода мимикрии, тем очевидней, как правило, комическое уродство результата. Копия всегда проигрыш. Но Люпа не бьется над подобным эффектом скопировать, он идет от обратного: жить по законам Монро и, в конце концов, стать ею. Вот почему им и его актрисой как раз и достигается то, что зовем достоверностью. Работа Сандры Корженьяк впечатляет. Всего несколько портретных штрихов - взбитые густые волосы блонд, схваченные жесты запрокинутой головы, физика позирования, лепет накрашенных губ, - и перед вами живая Монро.
Отрешенно и истово отражен сам дух этой заблудшей души, потерявшейся в жизни, сбежавшей в мир грез и фантазий, поддержанных депрессантами, наркотиками и алкоголем, судьба игрушки славы, не сыгравшей Грушеньку и не нашедшей принца ни в лице бывшего мужа Артура Миллера, ни в лице влюбленных братьев Кеннеди - президента США и его брата - и так и не дождавшейся появления страстно любящего сердца, такого как Митя Карамазов.
Сам режиссер подчеркивал приоритет отстраненного наблюдения, а не игры. "Лучше наблюдать, чем рассказывать истории". Это наблюдение Люпа доводит в финале до устрашающей силы, фото клевки фотографа, пытки подруги и психиатра, натиск видеокамеры, конвейер журнальных и киноотражений, наконец, тысячеглавый глазастый аргус (в финале камера поворачивается в зал и на стене/экране проступают сотни глаз московской публики) доводит Монро до логического конца - жертва сжигается во славу молоха славы, тело актрисы исчезает в жадных языках пламени. Наконец-то звезду удалось рассмотреть до конца.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
