Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба, для РИА Новости.
Писатель Николай Лесков (16 февраля русская культура отмечает 180-летие со дня его рождения) – до сих пор остается самой непонятой и одинокой фигурой в нашей литературе. С одной стороны – певец народной мощи и трепетный лирик, с другой – бичеватель скоморошьей народности. Справа – публицист, поставивший нравственный суд выше литературы, благоверный толстовец, радикал, бросавший камни в самодержавие. Слева – насмешник и палач либеральной интеллигенции, критик прогрессистов и революционеров… Лесков к концу жизни был на ножах со всем тогдашним российским обществом.
Он сумел заслужить и личную неприязнь императора: лжешь писака, у нас хорошие пожарники! и рядом – упреки своего кумира Льва Толстого: густо пишешь, Николай Семенович. Надо бы проще.
Но больше всего Лесков перетерпел на ниве негромкой, но неутомимой критики жизни православной церкви. Тут особый сюжет его судьбы.
Отец Лескова, выходец из духовной среды, был первым в роду, кто не пошел по пути предков, не стал священником, а неожиданно выбрал стезю сыска, став успешным следователем Орловской уголовной палаты. Там он дослужился до высших чинов, где мог уже претендовать на получение дворянства, но вдруг поссорился с губернатором и был вынужден уйти в отставку и уехать с семьей из города в село.
Жизнь в деревне, на лоне природы, без принуждения и забот стала счастьем для вольнолюбивого мальчика, который позднее саркастично писал, что знает народ "не из разговоров с петербургскими извозчиками". Привычка к свободе позднее сыграет с Лесковым злую шутку: десятилетний школьник так и не смог приноровиться к порядкам губернской гимназии и, полодырничав пять лет за партой, Николай смог получить свидетельство об окончании только двух классов.
Чувство собственной необразованности, почти горьковский культ университетов, стал позднее источником многих фобий писателя.
Его путь в литературу был долгим и прихотливым, тут будет достаточно только сказать, что в писатели он пришел из столичной газетной журналистики уже в зрелые годы и, усевшись за первый роман, решился сразу наградить русское общество такой увесистой оплеухой, от которой бы оно не сразу очнулось.
Он написал роман (плохой, по его же словам) "Некуда" (1864), где саркастически высмеял быт некой нигилистической коммуны, которому придумал поспешный противовес – трудолюбивый народ, верящий в Бога, и блюдущий христианские ценности.
Так Лесков сразу попал в махровые ретрограды.
Коммуны тогдашних отрицателей самодержавия были модной штучкой, в коммунах виделся эскиз будущей правильной жизни, туда стремились душой молодые курсистки и передовые студенты. И что же! Вылить ушат холодной воды на романтический огонь и потоптаться сапогом жандарма на углях! Левая пресса – мощная и согласованная – растерзала дебютанта, был пущен слух, что роман написан по заказу Третьего отделения (политической полиции) и "эта гнусная клевета", по словам Лескова, испортила ему творческую судьбу до конца жизни писателя.
Позднее свое отрицание социальных новаций Лесков усилил в романе "На ножах" (1870) и "Чертовы куклы" (1890).
Это сегодня, с высоты пережитой социальной катастрофы, с высоты горы черепов красной Коммунии, мы можем отшатнуться от тех малых коммун и признать правоту Лескова. Но тогда, когда социальный шторм еще только клубился на горизонте, роман писателя казался прогрессивной читающей публике дикой выходкой политического троглодита.
В один час Лесков стал персоной нон грата и уже в силу сложившихся обстоятельств был вынужден сойтись с издателем "Русского вестника" М. Катковым, где получил моральную и финансовую поддержку для написания еще нескольких проклятий по адресу либералов и демократии.
Все нигилисты – мошенники!
Если "Бесы" Достоевского или разрыв с церковью у Толстого охранялись безусловным признанием гениальности Федора Михайловича и Льва Николаевича, то новичок Лесков, писавший к тому же странным манерным для Петербурга языком, таким правом не обладал, и потому стал лакомой добычей для демократической критики.
Казалось бы, молодой писатель должен был сделать выводы.
Но Лесков осознанно усугубил свое положение изгоя, он решился на то, на что все-таки не решились ни Достоевский, ни даже Толстой. В ключе "бесов" он стал описывать жизнь тогдашней православной церкви, и не просто писать о "плохих попах", а взялся критиковать сам проект православной церкви, отказывая ей в христианстве (во как!).
В этом смысле он встал над церковью, как Гулливер над карликовой столицей Лиллипутии – Мильдендо… надо ли говорить, что такая ферула была с негодованием встречена уже в почвеннических кругах.
В таких произведения как "Некрещеный поп" или "Полунощники" Лесков зло, насмешливо и прозорливо описал ту гнилость церковного официоза, сановную набожность, которая действительно не смогла в час смуты встать на защиту даже своего института и рухнула в бездну почти на сто лет. Лесков первым увидел внешнюю веру и выцветшие краски византийского обряда как особую форму безбожия.
"Оно не христианство", писал Лесков о православии.
Либеральная пресса была готова поддержать этот крен Лескова, но мешала его густая народность и упования автора на истину в слиянии раскола с собором.
Этой "неправильной", неправедной церкви Лесков противопоставил мир ангельских паломников, жизнь вдали, поиск Христа на лесной дороге, под раскидистой елью. Здесь вершиной творчества писателя стал роман "Соборяне" (1872), сборник "Праведники" и повести "Запечатленный ангел" (1872) и "Очарованный странник" (1873).
Постепенно, расставаясь с духом публициста, Лесков превратился в писателя-иконописца. Он создал поэтичный иконостас святых угодников, тишайших праведников и богоугодных молчальников.… Но спрашивается, а была ли эта тихая церковь без крыши и звона в тогдашней России? Не греза ли перед нами, и Лесков всего лишь апостол этих очарованных далей?
Во всяком случае, чистота, духовная высота, тишина и идеализм этих страниц безупречны.
Оставшись чужим для всех, Лесков, расплевавшись, в конце концов, с тем же Катковым, предпринял последнее дело своей жизни, а именно издание полного собрания собственных сочинений. Набралось целых 12 томов, первые четыре тома вышли в срок, а вот с пятым, где были собраны его вероучительные повести, начались проблемы. Цензура! Тут с Лесковым и случился роковой инфаркт, который вскоре привел к уходу из жизни, - 23 февраля 1895 Николай Семенович Лесков скончался.
Подводя черту, нельзя не сказать о том, что Лесков был создателем особого выразительного языка, оригинального народного "сказа", или стеба, говоря современным сленгом, на котором, например, написал свой легендарный шедевр "Левша", о тульском косом умельце, каковой сумел подковать аглицкую блоху. В этой пространной прибаутке наш читатель всегда черпал энергию исторического оптимизма и, посмеявшись, печально думал: а все-таки, не так уж все плохо…
Наследие Лескова стало подлинной головоломкой для России.
В 1902 – 1903 издатель А. Маркс выпустил в свет 36-томное собрание сочинений Лескова, и все же многое из публицистики туда не вошло.
Большевики не издавали Лескова почти полвека и только в 58-ом издали 11-томник писателя, куда не включили его антинигилистические тексты.
В годы перестройки список опубликованных книг был увеличен – нашли своего читателя, например, романы "Соборяне" и даже одиозный дебют романиста "Некуда".
И только в 1996 году – сто лет спустя после смерти Лескова – московское издательство "Терра" решилось на подвиг издания всего наследия великого русского писателя, чей талант сегодня окончательно признан классическим.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
