Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты "Дом актера", специально для РИА Новости.
Спектакль "Катя, Соня, Поля, Галя, Вера, Оля, Таня" по циклу рассказов "Темные аллеи" Ивана Бунина поставил Дмитрий Крымов (Театр "Школа драматического искусства" совместно с Центром им. Вс. Мейерхольда и на его территории).
Прозу Бунина редко, но пытаются ставить в театре, а из тех редких попыток, что в последние годы доводилось видеть, еще реже случались удачи.
Почему-то казалось - по тем спектаклям, что ставились Дмитрием Крымовым раньше - Бунин не его писатель. Тот тип изобразительности, который свойственен этому режиссеру - художнику, скорее уходит корнями в постбунинскую фазу культуры. Однако Крымов и на этот раз опроверг критические клише, взяв за литературную основу новой работы именно "Темные аллеи".
Возможно, он опроверг критику лишь отчасти, поскольку остается верен своему пониманию театра, которое мной уже определялось как "приключение в пространстве". Способность удивлять тем, как живет на сцене вещь, как предмет обретает сценические перевоплощения, как непредсказуемо ведут себя актеры, взаимодействуя с сочиненной Крымовым средой, и как эта среда неожиданно вставляет в свое пространство актера — все это осталось при Дмитрии, замечательном современном театральном художнике сцены в самом высоком значении этого слова. В его работах все дышит неожиданностью художественных решений.
Казалось, что подобный подход не то чтобы противоположен такой прозе, написанной на пределе реализма, но чужд Крымову. Тем не менее, он еще раз убедил в силе простой мысли в духе прозревшего Треплева, что "дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души". В нашем случае – свободно ставит.
На этот раз изящные крымовские придумки не только и не столько завораживали, а волновали зрелостью трагического переживания жизни.
Крымов пригласил в свой спектакль Валерия Гаркалина, с которым они уже вместе работали ни больше ни меньше над спектаклем "Гамлет" на заре режиссерской карьеры Дмитрия. Гаркалин, который стойко ассоциируется у нашей публики с комедией, играет в спектакле самого автора. Странно, что и на премьерных показах, куда собираются избранные, желание одобрить актера смехом было чрезмерным. А ведь Крымову понадобился Гаркалин не только потому, что режиссер уже с ним работал и знает цену виртуозному актеру, а еще и потому, что он нуждался на сцене в человеке с опытом личной драмы.
Автор Гаркалина появляется с глазами, покрасневшими от бессонницы, той, что не проходит годами: он измучен образами воспоминаний, он почти наркотически зависим от видений о потерянной безвозвратно России, куда ему никогда не вернуться. Кажется, днем он живет во Франции, чтобы ночью вспоминать свою родину, а то русское, что окружает его на чужбине, лишь усиливает отчаяние. Бывшие генералы и офицеры здесь превращаются в шоферов, опускаются, спиваются и просят подаяния. Здесь в русских газетах можно прочесть, что нужен содержатель семьи с шокирующим уточнением "интеллигентность необязательна". Он - свидетель всеобщей деградации, социального и морального падения соотечественников.
Но писатель еще и терзает свою душу тенями женщин, воскрешая в памяти их разные судьбы: Кати, Сони, Поли, Гали, Веры, Оли, Тани. Этот поток "Темных аллей" настигает писателя в тридцатые, сороковые. Он спешит увековечить то, что переживалось пятьдесят – шестьдесят лет назад. И Крымов искусно совмещает два времени: авторского прошлого и настоящего, в котором есть одно понятие - "сейчас". Это культ мгновения, когда он или его герой был счастлив, любим и любил.
У Бунина нет счастливых героев, но есть вспышки чувства и чувственности, которыми потом живут до глубокой старости. У Бунина если расставание, то навсегда, причем на закате дней они будут вспоминать миг счастья, осознавая, что никогда более счастья не переживали и не испытывали.
Крымов не инсценирует рассказов, хотя одни даются им в подробности, как, например, "Мадрид", "Месть", а другие — короче, как "Галя Ганская", "Поздний час", "Таня", "Натали", "Волки" и др. Он делает спектакль по-другому.
Все начинается с того, что семь мужчин в черных костюмах рассаживаются. Слуга сцены надевает им котелки, джентльмены курят до одури. Тут же стоит ведро для окурков. Среди своих героев или своих литературных воплощений и сам автор, тот самый, потерявший все, кроме своих воспоминаний. На сцене то стоят, то лежат на полу в человеческий рост подобия прямоугольных колонн, обклеенных обоями. Потом мы понимаем, что это увеличенные в объеме подарочные коробки.
Вот от одной отпала крышка, и в ней обнаружилась молодая барышня в белом шелковом платьице с кружевами, с аккуратной черной головкой, как фарфоровая кукла, завернутая в бумагу. Ее начнут пилить. Ноги в белых чулочках отрежут. Кровью запачкаются газеты. Ноги отделят от туловища и бросят. Муляж ужаснет подробностью кровавых веревочных сухожилий.
Один господин выскочит на сцену и в полупьяном угаре, будет что-то невнятное кричать, стараясь быть громче аккордеона. По авансцене поползет огонек по направлению к зрителю и нырнет под кресла первого ряда. Клубы дыма встанут на время завесой. Всполохнет пожаром — в глубине сцены сверкнет алый цвет.
Тут оживет вторая коробка, из которой, прорывая бумагу, сначала покажутся две женские ножки в белых чулочках и черных ботиночках, а потом и сама красавица с боевым задором уличной девушки: "А не хочете компанию составить?!". Так лента памяти автора прокрутит сюжет встречи с Полей, ту любовь в московской гостинице "Мадрид", случившуюся с семнадцатилетней проституткой. Ее целомудренно сыграет Анна Синякина. Дмитрий Крымов уйдет от диалога: партнера у Синякиной в этой сцене не будет. Полотно, которое повесит художник спектакля Мария Трегубова по центру, плавно скатится на саму сцену, — это и пустой белый лист, и чистый холст, но еще и экран для титров, в которые переведена речь мужчины, снявшего девочку на Тверской. Но вот это курносое существо со своим "хочете" шаг за шагом влюбляет в себя.
Мы становимся свидетелями рождения чувства. И когда она лихо сбрасывает с себя пальто, оставаясь в нижнем белье, и когда она непрофессионально засыпает у клиента на подушке, у нее незаметно появляются два ангельских крылышка, чуть замызганных, из перьев гостиничной подушки, видавшей виды.
А на экране пойдет, в бесконечном повторении только одно слово "сейчас, сейчас, сейчас". Будущее, о котором мечтает герой вместе с Полей, вряд ли случится, но останется трезвое, беспощадное в правде бунинское "сейчас".
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
