Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
В субботу утром, то есть менее чем через сутки после кульминации событий в Тунисе, еще – строго говоря – ничего не было ясно. Можно ли называть все случившееся там переворотом? Да, президент Бен Али уже точно покинул охваченную с 17 декабря волнениями страну. И приземлился не во Франции, как это считалось в пятницу, а в Саудовской Аравии. Власть, вроде бы, взял премьер-министр Мохаммед Гануши, хотя в таких случаях всегда интересно, что по этому поводу думают силовые ведомства. Надолго взял? Пока неясно. Переворот ли это, если премьер вроде бы и должен был так поступить по конституции? Ближайшие дни покажут.
Важно ли это для нас и всех прочих стран за пределами Туниса? А это надо разбираться. Чего добиваются демонстранты, организовал ли их кто-то или нет? Мало кто это может пока сказать, с учетом того, что Тунис не из тех стран, которые хорошо знакомы широкой публике за его пределами. Даже специалистам.
Однако буквально за ночь приговор случившимся в этой стране событиям кое-кто уже вынес. Оказывается, бунтовавшие на улицах столицы в основном молодые люди боролись за демократию, против коррупции семьи 74-летнего Бен Али, который слишком долго правил (23 года). Так, по крайней мере, выглядит даже не комментарий, а корреспонденция в субботней «Вашинтон пост».
Тут есть очень тонкий политический подтекст. Бен Али считался верным союзником или хотя бы партнером США и всех прочих стран в борьбе против «Аль-Каиды» и вообще мусульманского экстремизма. И вот, оказывается, зря на него делали ставку, надо было бороться против него и за демократию в Тунисе (и не только там).
Это – отсыл к спору, который ведется в США с того самого сентября 2001 года, если не с более ранних времен. Спору, который всерьез разделил западную цивилизацию. Если ставить на демократию в мусульманских странах, то можно демократическим путем получить экстремистский «Хамас» на Западном берегу Иордана. А если сотрудничать с режимами, которые поддерживают стабильность обществ, то имеем то, что произошло в Тунисе. Спор, по сути, между идеалистическими либералами и реалистами. В котором обе стороны могут ошибаться.
Проблема здесь сегодня в том, что реализм оказывается любимым орудием знающей и просвещенной публики, а либерализм – это то, что скармливают «толпе», когда некогда думать. Надо ведь что-то писать, и быстро, газеты выходят по часам и минутам.
В этом мгновенном появлении «демократической» схемы в информационном поле есть нечто до боли знакомое. Оно называется марксистским подходом к истории и современной политике. Когда любые события, от восстания гладиаторов под руководством Спартака до очередного переворота в том же упомянутом Алжире пытались свести к схеме борьбы угнетенных масс за смену общественной формации. А если схема не годилась, то об этом лучше было молчать.
Помнится, в СССР еще при жизни Сталина вспыхнула дискуссия насчет не упомянутого Марксом «азиатского способа производства» - и действительно, большая часть человечества на протяжении большей части истории не вписывалась в европейские схемы Маркса и Энгельса. Но тут как раз случилась китайская революция, надо было как-то общаться с товарищем Мао, и дискуссию вместе с ее участниками попросили заткнуться. С соответствующими эпохе последствиями.
То, как легко события в сегодняшнем Тунисе пытаются загнать в «неомарксистские» рамки борьбы народов за демократию (кстати, в них же поместилось и утреннее заявление Барака Обамы), есть серьезный симптом нынешнего состояния умов ну хотя бы американских журналистов. Ведь не зловещий же «Вашингтонский обком» водил рукой журналиста из «Вашингтон пост» (времени не было), это просто рефлекс, привычка. Результат же таковой станет теперь руководством к мышлению и действию для почтенной публики и не только для нее.
В частности, разгон толп в центре города Туниса автоматически подпадает теперь под категорию «борьбы с демократией». Хотя толпа – она и есть толпа. Начинает бунт всегда юноша бледный со взором горящим, а продолжает совсем другой юноша, оставляя как минимум осколки магазинных витрин. Заканчивает же все-таки полиция, потому что иначе нельзя. И не только в Тунисе, а и, допустим, на Манежной площади 11 декабря.
Но что же все-таки происходит в Тунисе? Доверять пока что лучше ответу «не знаю, надо разобраться». Считается, что началом бунта (еще в декабре) стало самосожжение торговца фруктами Мохаммеда Буази, у которого полиция конфисковала товар, а девушка из мэрии ударила его по лицу, когда он пришел жаловаться. Так создаются культы.
Но как насчет иной, более сложной версии? Тунис вообще-то был примером успешного экономического развития, рост – по пять процентов в год уже несколько лет, в том числе благодаря туризму. Элементом этого развития была грамотная политика властей в области просвещения.
Замечено, кстати, что не отчаянная бедность, а именно начало процветания оказывается политически опасной ситуацией – примеров тому множество, начиная от Китая в 1989 году.
Так вот, в Тунисе, похоже, столкнулись два фактора. То, что в год на рынок труда выбрасывалось до 70 тысяч относительно образованных молодых людей, этакой основы современного среднего класса – но основы незрелой и не лишенной местной специфики. Причем найти работу по своему уровню образования оказывалось нелегко. Второй же фактор – мировой продовольственный кризис, который как-то скрылся в тени финансового, но никуда не делся. То есть, попросту, рост цен на продовольствие.
Об этом кризисе мало говорят, но известно, что у него много компонентов. В том числе – «революция супермаркетов» для среднего класса, то есть смена модели потребления продовольствия. Это совсем не то, что просто рост цен на муку для простого хлеба (причина многих бунтов в Египте, например).
Правильная это версия или нет? Или перед нами только часть более сложной картины? Помнится, еще с декабря как-то считалось, что смысл событий в Тунисе – протесты против рост цен на продовольствие. Но это было до того, как тунисцев приговорили к борьбе за демократию.
