Бывший первый заместитель Председателя Верховного Совета Латвийской ССР Дайнис Иванс рассказал собственному корреспонденту РИА Новости в Латвии, как в январе 1991 года жители балтийской республики не позволили остановить процесс демократизации в регионе.
- Какую роль сыграли события января 1991 года в истории Латвии?
- В январе 1991 года коммунисты в Вильнюсе и Риге предприняли решающую попытку остановить перемены в СССР, прекратить процессы демократизации и суверенизации республик. Еще в конце 1990 года мы узнали от латвийских депутатов Верховного Совета СССР, что Кремль подготовил введение чрезвычайного и даже военного положения в непослушных балтийских странах. Не знали только, в какой момент это произойдет. Это стало ясно 1 января 1991 года. Рано утром первый секретарь Компартии Латвии Альфред Рубикс приказал отряду ОМОНа с оружием вернуть "коммунистическую собственность" – занять дом печати, в котором тогда находились редакции почти всех местных газет и журналов. Созданный Рубиксом и КГБ СССР "Вселатвийский комитет спасения" якобы "от имени народа" просил парламент уйти в отставку. Но когда я позвонил министру внутренних дел СССР Борису Пуго, которому формально подчинялся ОМОН, он сказал, что "ничего не знает". 13 января ночью, после того как началось нападение советских десантников на телебашню в Вильнюсе, мы поняли, как должны действовать в Латвии. В 3:30 утра по Латвийскому радио на двух языках – латышском и русском – я призвал людей собираться в Старой Риге, чтобы защитить хрупкую демократию.
Когда через 5 часов я повторил это обращение по Латвийскому телевидению, меня поразил вид из окон телецентра. К городу медленно приближалась колонна техники. Я подумал: все же военные идут. Но потом выяснилось, что в Ригу со всех сторон Латвии идут трактора, грузовики, автобусы – которые позже заблокировали все подъездные пути к столице. Приближались тысячи строителей и защитников баррикад. Народная армия.
В эти дни в Риге произошел единственный вооруженный конфликт: работники милиции открыли огонь против бандитов из ОМОНа, которые под прикрытием спецотряда КГБ "Альфа" ворвались в МВД Латвии. Надо добавить, что многочисленный митинг солидарности с народами Балтии в эти дни состоялся в Москве, а Борис Ельцин отправился в Таллин, чтобы подписать с нашими лидерами договор о сотрудничестве с Россией. Спорным, конечно, является вопрос о военном смысле баррикад, хотя их созданием руководили преданные независимости Латвии офицеры Советской армии. Но ясно, что нападение тогда остановила именно духовная сила защитников баррикад, их готовность пожертвовать собой ради свободы. И хотя в августе 1991 года судьба коммунистического режима окончательно решилась в Москве рядом с Белым Домом, наверное, там баррикад не было бы, если бы их до этого они не появились в Риге.
- Вы тогда думали, что можете проиграть борьбу за независимость?
- Тогда, понимая, что мы балансируем на острие ножа, я ни на минуту не допускал обычно свойственной реалистам мысли о поражении. Помню один эпизод в Кремле у Михаила Горбачева. После официальных и очень резких разговоров с представителями Верховного Совета Латвии президент СССР внезапно спросил у одного из наших, в дальнейшем премьер-министра Латвии, Илмарса Бишерса, что мне делать с Ландбергисом (в ту пору – председатель Верховного Совета Литовской ССР). Бишерс ответил: "Ничего". Он сказал: "Ландбергис скорее готов стать настоящим, чем политическим трупом". Мы тогда просто не могли себе позволить думать о поражении. Также как Орфей, для того чтобы вывести Эвредику из загробного царства, не мог оглядываться назад.
- Когда вы почувствовали, что Латвия обрела независимость?
- Ощущение того, что мы рано или поздно будем свободы, ко мне приходило неоднократно. Но необратимость процесса независимости я четче всего понял в августе 1989 года – во время "Балтийского пути", когда жители Латвии, Литвы и Эстонии взялись за руки и создали живую цепь между тремя тогда еще советскими республиками. Во второй раз эйфория охватила меня 4 мая 1990 года, после голосования парламента за независимость Латвии. Во время баррикад я понял, что мы отвоевали только одну победу, но еще не независимость. А после провала путча в Москве в августе 1991 года - стало ясно, что это произошло окончательно и бесповоротно.
- Не чувствуете ли вы разочарования? Все ли из того, о чем мечтали тогда, сбылось?
- Не чувствую. Я не разочаровался в идее независимости государства и народа, в свободе как таковой. И разочарование по поводу нашего не всегда привлекательного быта, – это все же разочарование свободного человека. Во время баррикад я часто говорил людям, что в каком-то смысле нам будет намного труднее после того, как мы обретем независимость. Свобода дала нам возможность убедиться в этом самим.
