Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
12 октября мировая и отечественная дипломатия могла бы справить своеобразный юбилей: 50 лет назад в этой сфере человеческой деятельности была впервые применена обувь. Новатором выступил первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, который использовал для дипломатического демарша свою туфлю. Он просто-напросто начал ею стучать по столу на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке.
1960-й вошел в историю как год предоставления независимости бывшим колониям, и именно этой теме было посвящено заседание с участием первых лиц многих государств. Никита Сергеевич, естественно, тоже произнес пламенную антиколониальную речь. А затем выступил представитель Филиппин, страны, успевшей побывать колонией Испании и США, и позволил себе недопустимую бестактность – с точки зрения членов советской делегации.
«Предложенная Советским Союзом декларация должна была бы охватывать и предусматривать неотъемлемое право на независимость не только народов и территорий, все еще остающихся под управлением западных колониальных держав, но также народов Восточной Европы и других районов,.. так сказать, проглоченных Советским Союзом», – заявил филиппинец. Понятно, что такой афронт вызвал возмущение Хрущева, и тот не посчитал нужным себя сдерживать. Сначала стал колотить по столу кулаками, а потом и туфлей.
Самое смешное, что вслед за партийным вождем вынужден был снять ботинок и постукивать им по столу чопорный министр иностранных дел Андрей Громыко.
Кузькина мать как тайное оружие
Впоследствии этот эпизод оброс легендарными деталями. Например, сын Хрущева уверяет, будто это был заранее рассчитанный маневр по привлечению внимания. Но на самом деле, скорее всего, советский лидер действовал импульсивно и необдуманно, желая любой ценой добиться того, чтобы ему вновь предоставили слово. Собственно говоря, такой импульсивной была и вся международная деятельность Хрущева, которую даже трудно назвать «дипломатией».
Слишком уж недипломатические – мягко говоря – выражения он употреблял в своих официальных выступлениях. Причем, в отличие от всех остальных советских вождей, он почти никогда не читал по бумажке, так как обладал своеобразным ораторским даром. Зато и в словах не стеснялся. В тот же день 12 октября он обозвал с трибуны филиппинского представителя «холуем» (переводчики долго искали адекватный английский термин).
В другой раз мог заявить Ричарду Никсону, тогда – вице-президенту, прибывшему в Москву с визитом, что от американских предложений «воняет конским навозом». Или объявить западным дипломатам: «Мы вас закопаем!». Или пообещать показать США «Кузькину мать», что опять-таки вызвало трудности с переводом, и заокеанские гости даже подумали, что «мать Кузьмы» – зашифрованное обозначение советского тайного оружия. Наконец, будучи с визитом в США, где ему напомнили о подавлении восстания в Венгрии, употребить в ответ такой яркий образ: «венгерский вопрос у некоторых застрял в горле, как дохлая крыса, и противно, и выплюнуть не получается».
Можно рассказать еще множество подобных историй и анекдотов. Но недостатки любого человека, как правило, бывают продолжением достоинств, и к государственным деятелям это тоже относится. Хрущева в наши дни слишком часто изображают анекдотической фигурой, что совершенно несправедливо. Он был на редкость неоднозначной личностью, полной «кричащих противоречий», как выразился Ленин по поводу Льва Толстого.
Последний верующий коммунист на верховном посту в СССР, Хрущев искренне верил в грядущее торжество социализма на всей планете, во все эти «закопаем», «догоним и перегоним» и в то, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». И со всей возможной искренностью и горячностью стремился донести свою убежденность до «капиталистов-империалистов» и прочих супостатов.
В то же время Никита Сергеевич столь же искренне стремился к мирному сосуществованию с этими «капиталистами-империалистами». Он всячески пытался установить если не дружеские, то добрые, человеческие отношения с лидерами Запада и не на шутку обижался, когда президенты и премьеры отталкивали его протянутую руку.
В Хрущеве занятным образом совмещалась удивительная наивность с нутряной крестьянской хитростью и сметкой, доходящей иной раз до мудрости. Однако в другой раз – и до явной дурости.
Битва за третий мир
«Ботиночная» эскапада в ООН выглядела детской шалостью на фоне других, куда более серьезных авантюр, составлявших существо внешней политики Хрущева. Понимая, несмотря на истовость своей веры, что в таких странах, как США или Великобритания, социализм восторжествует не скоро, он обратил основное внимание на так называемые «страны третьего мира» и активно помогал им двигаться в сторону «социалистического пути развития».
Впрочем, далеко не все лидеры реально выбирали этот путь, и Фидель Кастро на Кубе был скорее исключением из правила. Многие главы недавних колоний оставались идеологически индифферентными, дерзко блефовали, укрепляли личную власть, зато охотно принимали советскую экономическую помощь и оружие. Классическим примером был египетский президент Гамаль Абдель Насер, которого удостоили даже звания Героя Советского Союза.
Эта активность вызывала острую реакцию у западных лидеров, которым тоже не хотелось терять влияние в бывших своих колониях, занимающих важные стратегические позиции и богатых полезными ископаемыми. В результате по всему миру развернулась яростная холодная война, которая «на местах» оборачивались очень даже горячими и кровавыми схватками. Ответственность за эту кровь лежит именно на Хрущеве, потому что Сталин «третьим миром» вовсе не интересовался, о мировой революции не помышлял, вполне удовлетворялся Восточной Европой и зоной влияния в Азии, полученными по итогам Второй Мировой войны.
Блеф и шантаж
Но и это еще не все. Гораздо более опасной была другая тенденция в международной политике, которую Хрущев развивал единолично. Он с удивительным безрассудством постоянно блефовал перед Западом, преувеличивая ядерный потенциал и военные возможности СССР. Более того, Хрущев сознательно шантажировал Америку и Западную Европу ядерной угрозой. Доходило до курьезов за гранью разумного. Когда Москву посетил американский сенатор Хэмфри, он так понравился Никите Сергеевичу, что тот спросил его, откуда он родом.
Узнав, что сенатор родился в городе Миннеаполисе, Хрущев подошел к карте мира и лично обвел этот город красным карандашом. «Это чтобы я не забыл, что этот город должен уцелеть, когда полетят наши ракеты», – объявил он обалдевшему гостю.
Хотя Хрущев, по свидетельствам людей из его ближайшего окружения, на самом деле воевать не собирался и не желал, он в самом буквальном смысле играл с огнем, и дело закончилось Карибским кризисом, когда мир оказался на грани настоящей ядерной войны. В конце концов у него хватило здравого смысла, чтобы отступить. Но, наверное, можно было не доводить ситуацию до такой крайности. Правда, тогда это был бы не Хрущев.
Автор одной из лучших книг об этом выдающемся и противоречивом политике, американский историк Уильям Таубмен (к сожалению, у нас пока не нашлось таких же объективных исследователей) очень верно заметил, что для Хрущева «внешний мир представлял собой и смертельную угрозу, и неодолимый соблазн мирового господства».
Тем не менее нельзя не признать и заслуг Никиты Хрущева. Благодаря своей безудержной активности на просторах международной политики он если и не разрушил «железный занавес», то сделал его прозрачным. Открыл Советский Союз для внешнего мира, запустил свежий воздух в страну, превращенную Сталиным в нечто среднее между осажденной крепостью и огромным концлагерем. Даже хрущевские чудовищные внешнеполитические ошибки послужили уроком для его преемника. И, возможно, без авантюр неисправимого волюнтариста не началась бы так быстро разрядка напряженности. Такова диалектика истории.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
