Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
8 октября исполняется 85 лет с того дня, когда родился автор знаменитой фразы «Мои расхождения с советской властью - чисто стилистические», писатель и литературовед Андрей Синявский. За эти «стилистические расхождения» он получил семь лет лагерей по политической статье. Классический случай, когда человек не хотел заниматься политикой, но политика сама им занялась.
Задним числом Синявский, как и его коллега, товарищ по несчастью Юлий Даниэль, были причислены к лику диссидентов. Но если он таковым и был, то лишь поневоле и в рамках художественного мироощущения. Он не занимался борьбой с тоталитарным режимом и не ратовал за соблюдение прав человека, а просто творил по принципу «каждый пишет, как он слышит».
Недаром у Синявского обнаружились серьезные «стилистические расхождения» и с сотоварищами по третьей волне эмиграции после отъезда из СССР в 1973 году, и с российской властью в девяностые годы ХХ века. На сей раз обошлось без драматических коллизий. Разве что русские эмигрантские журналы отказались публиковать материалы за подписью Абрама Терца. Это был литературный псевдоним, избранный писателем для публикаций за пределами Советского Союза, из-за которых, как известно, и начались его мытарства.
Синявский и Даниэль стали первыми и последними литераторами в послесталинский период, которых осудили и отправили за решетку за их литературное творчество. Впрочем, и при Сталине поэтов с прозаиками непосредственно за стихи или романы нечасто расстреливали или сажали. Чуть ли не единственным примером был Осип Мандельштам с его антисталинским стихотворением «Мы живем, под собою не чуя страны». Но уже Анну Ахматову и Михаила Зощенко, чьи произведения были объявлены «идейно вредными», оставили на свободе.
Потом было громкое дело Бориса Пастернака, которого подвергли жестокой травле за то, что его роман «Доктор Живаго» был напечатан за рубежом. Однако самого поэта не тронули. Иосифа Бродского судили не за творчество, а за тунеядство, и ограничились ссылкой в Архангельскую область. Впоследствии у отдельных писателей случались не санкционированные властью публикации за рубежом, но их за это выдавливали в эмиграцию или выдворяли, как Александра Солженицына.
На Синявского и Даниэля пришелся самый страшный удар в ту «вегетарианскую» эпоху. Им пришлось оттрубить свои лагерные сроки без всяких снисхождений и условно-досрочных освобождений. Так вышло, что именно в 1965-66 годах маховик репрессий дошел до края, до апогея, а потом дал задний ход.
Почему именно этим двоим так не повезло? Ну, во-первых, сам Леонид Ильич Брежнев, который в ту пору был главным, однажды сказал своему товарищу, пытавшемуся вникнуть в смысл государственных решений: «Логики не ищи». А во-вторых, не исключено, что эта история стала уроком для карательных органов, и впредь неугодных писателей решили устранять более гуманными способами.
В самом деле, под статью 70 УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда», по которой был осужден Синявский, куда в большей степени подпадал тот же Солженицын, написавший и распространявший, например, «Письмо к съезду» и другие образцы пламенной публицистики, где открыто и резко критиковал власть. И это - не считая целой серии публикаций на Западе.
Синявский никакую власть не критиковал. Больше филолог, чем публицист, он был напрочь лишен маниакального пафоса мессианства. Не желал становиться властителем дум или выразителем чаяний. И даже на роль заступника униженных и оскорбленных не претендовал.
Результат его научных литературоведческих изысканий иной раз оказывался убийственным для предмета исследований. Так, в своей статье «Что такое социалистический реализм», опубликованной за границей за подписью Абрама Терца, Синявский похоронил этот стиль, камня на камне от него не оставил. Причем обошелся без бранных слов и сильных выражений. Просто объяснил, что это не «реализм» вовсе, а типичный классицизм нового вида, а заодно раскрыл квазирелигиозную суть веры в социализм, коммунизм и светлое будущее.
На этом пути Синявский достигал истинных высот риторики. Вот одна небольшая цитата: «Но не только нашу жизнь, кровь, тело отдавали мы новому богу. Мы принесли ему в жертву нашу белоснежную душу и забрызгали ее всеми нечистотами мира… Мы не себе желали спасения - всему человечеству. Чтобы навсегда исчезли тюрьмы, мы понастроили новые тюрьмы. Чтобы пали границы между государствами, мы окружили себя китайской стеной. Чтобы труд в будущем стал отдыхом и удовольствием, мы ввели каторжные работы. Чтобы не пролилось больше ни единой капли крови, мы убивали, убивали и убивали».
Более сильной и мощной «антисоветской агитации» нельзя придумать. Но для понимания этого требуются проницательность и глубина, на которую вряд ли были способны партийные и литературные чиновники, устроившие расправу над автором. Возможно, они нутром чуяли, что эти строки не только не уступают, а превосходят многочисленные обличительные пассажи Солженицына.
Отношения между двумя писателями и публицистами не сложились. У Синявского мало с кем из выдающихся современников складывались отношения. У него был слишком индивидуальный подход к любым материям, а авторитетов для него не существовало. Ни в политике, ни в литературе. Он даже Пушкина не пощадил, ободрав с него «хрестоматийный глянец». За что получил по полной уже в эмиграции.
Как выразился по этому поводу еще один русский писатель-эмигрант Петр Вайль, «его (Синявского - Н.Т.) прокляла советская Россия, не дав печататься и посадив в тюрьму. Его прокляла эмигрантская Россия - я своими глазами видел в Нью-Йорке, перед Колумбийским университетом, демонстрацию с плакатами «Синявский - второй Дантес». И, наконец, его прокляла новая Россия, тоже обрушившись на него, когда в новой России были напечатаны те же самые «Прогулки с Пушкиным».
Сугубо мирный, аполитичный человек, не склонный к революционной борьбе, насилию и агрессии, он в своих стилистических расхождениях не терпел компромиссов, готов был идти до конца, хоть на плаху. За что претерпел, но благодаря чему запомнился и занял свое место в новейшей истории нашей страны.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
