Николай Троицкий, политический обозреватель РИА Новости.
Двадцать лет назад, 18 сентября 1990 года, Александр Солженицын фактически вернулся в Россию. Независимой Российской Федерации тогда еще не существовало, СССР доживал последние дни, а сам писатель физически возвратился на родину только четыре года спустя. Но это – несущественные детали.
Потому что в тот день в Россию вернулось слово Солженицына. А что может быть важнее для литератора? Конечно, его читали и раньше. Но на сей раз к нам пришло слово не подпольное, из запретного самиздата, а неправленое и бесцензурное, написанное специально для официальной, пока еще советской печати. Одновременно в «Литературной газете» и «Комсомольской правде» была опубликована статья «Как нам обустроить Россию? Посильные соображения».
Со свойственным ему размахом, назидательностью и элементами мессианства Солженицын в своем эссе-манифесте нарисовал проект политической системы, государственного строя, который он считал наиболее приемлемым для родной страны. Причем не для Советского Союза, который писатель и публицист уже не принимал во внимание, а именно для России, освободившейся от «окраин». То есть, от большей части союзных республик, за исключением Украины и Белоруссии, которые автор проекта мечтал сохранить в «целокупности» с Россией.
Как говорится, мечтать не вредно. Однако реальность – например, желание республиканских элит править самостоятельно – мыслитель не учел. В его картине было слишком много фантастических подробностей.
А вот с неизбежным распадом СССР писатель угадал. Только не надо приписывать ему мистические свойства и пророческий дар. После парада деклараций о суверенитетах, во главе которого двигалась РСФСР, многим вдумчивым и внимательным наблюдателям стало ясно, что центробежный процесс «пошел», и его не остановить.
Интереснее другое. Солженицын подробно и откровенно высказался о том, как он считал нужным «обустроить» государство – с сильной президентской властью, сложной многоступенчатой системой выборов, земствами и соборностью. Но потом долгие годы не высказывал своего отношения к тому, как постсоветскую Россию «обустроили» в действительности. Точнее, не высказывался развернуто, ни в статьях, ни в речах.
Только однажды, в 1998 году, обозначил свое негативное отношение к сложившимся политическим реалиям, когда решительно отказался от награждения орденом Святого Андрея Первозванного. И кратко пояснил причины отказа: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу». Но не пожелал растолковывать, что он имеет в виду под «гибельным состоянием».
Верховной властью в ту пору был Борис Ельцин. Они встречались всего один раз. Борис Николаевич заезжал к писателю в гости, в усадьбу в столичном районе Троице-Лыково. Долго общались и отобедали вместе по русскому обычаю – под водочку.
Однако, сколько ни допытывались настырные журналисты, содержания своей беседы с первым президентом России Солженицын не раскрыл. Будто воды в рот набрал.
После возвращения на родину весной 1994 года писатель занял позицию Льва Толстого начала ХХ века, только не отлученного от Церкви, а чуть ли не причисленного к лику святых (между прочим, от литературной Премии имени Льва Толстого он тоже успел отказаться). Его слова ждали, ему внимали с трепетом.
Солженицын в принципе не воздерживался от публичных выступлений. При этом не просто говорил, а вещал, как своего рода самопровозглашенная совесть нации. Рассуждал на самые разные темы. Только от политики демонстративно отмежевывался и отстранялся. И категорически не желал давать оценки действиям руководителей нашей страны.
Классик-патриарх разомкнул уста только при Путине. Тот навещал писателя дважды.
И после первого визита, в 2000 году, Солженицын вдруг оказался весьма словоохотливым. Не стал скрывать своего отношения к высокому гостю. Признался, что в Путине ему понравились «чрезвычайная осмотрительность и взвешенность его решений и суждений».
Но и этим не ограничился. Дал целую характеристику: «У него живой ум и быстрая сообразительность, у него - никакой личной жажды власти, упоения властью. Он действительно занят интересами дела». «Президент отлично понимает все неимоверные трудности, и внутренние, и внешние, которые достались ему в наследство и которые сегодня надо разгребать», - подвел Солженицын итог своим впечатлениям от нового главы государства.
Неудивительно, что спустя семь лет после этого писатель принял с благодарностью Государственную премию РФ, непосредственно из рук Путина, который лично заехал в Троице-Лыково, чтобы ее вручить.
После чего, наконец, высказал свои суждения о путинских предшественниках. Правда, душу раскрыл не перед отечественными, а зарубежными журналистами – тремя корреспондентами немецкого журнала «Шпигель». К первому и последнему президенту СССР патриарх был относительно благожелателен. Хотя отметил, что «в стиле руководства Горбачева поражают политическая наивность, недостаточный опыт и безответственность в отношении к своей стране», но счел нужным отдать должное: «Горбачев, а не Ельцин, как повсюду утверждается, был первым, кто дал свободу слова и свободу передвижения нашим гражданам».
Зато первого президента России Солженицын не пощадил. Чего стоит хотя бы такой пассаж: «Безответственность Ельцина по отношению к нашему народу была немногим лучше, только она распространялась на другие области. Он стремился как можно быстрее отдать государственную собственность в частные руки, он позволил беспрепятственно грабить богатства России, причем, речь шла о миллиардных суммах».
Писатель имеет право на свое мнение, уж во всяком случае, этого писателя в конъюнктурности не упрекнуть.
Эта позиция была выстрадана Солженицыным, он произносил свои жесткие и горькие слова незадолго до смерти, будучи тяжело больным. Их можно расценить как своего рода «политическое завещание» писателя. В чем же его суть, основное содержание?
Получается, что писатель был, в конечном счете, удовлетворен тем, как «обустроили» Россию в период правления Владимира Путина.
Характерная эволюция. Становление Солженицына как мыслителя и публициста начиналось с острого конфликта с политической системой и руководством его родной страны. Оказавшись в вынужденной эмиграции, он и там не принимал окружающей действительности, гневно клеймил «их нравы». А в итоге диссидент и бунтарь, вечно несогласный оппозиционер пришел к приятию правящего режима и полной поддержке власти.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
