Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба, для РИА Новости.
Александр Куприн, 140-летие со дня рождения которого отмечает русская литература, прожил весьма причудливую для писателя жизнь. Жребий выпал ему стать армейским офицером: отец Куприна умер, когда мальчику едва исполнился год, мать, из обедневшего княжеского рода, осталась без всяких средств и была вынуждена отдать сына сначала в сиротский дом – было такое в царской России учреждение для детей, потерявших родителей – а затем в кадетский корпус.
В обмен на помощь государство, по сути, присваивало судьбу ребенка и отныне распоряжалось его жизнью до выхода офицера в отставку.
Армия в России была вторым отечеством для тысяч людей – страна вела войны на протяжении последних трех столетий, увеличивая размеры империи, и юноша стал частью этой завоевательной машины, но армию Александр невзлюбил с молодых ногтей, форма его угнетала, распорядок унижал, а подчинение оскорбляло.
По натуре он был гуляка, гурман, бузотер, ловелас, путешественник, русский мушкетер в духе Дюма - и начал свою службу в провинции с романтических увлечений, волочась за каждой юбкой и предлагая сердце дамам после двух туров вальса. Кстати, танцор он был замечательный.
С влюбленности и началась его писательская карьера – сделав храброе предложение любимой девушке и получив согласие избранницы, он зато заработал суровую отповедь от ее отца, который, рассмотрев скудное положение подпоручика, получавшего гроши, изрек, что отдаст дочь замуж только в том случае, если тот поступит в Академию Генерального штаба.
Ради сердечной страсти Куприн был готов стать штабистом, но к счастью для русской литературы, по дороге в Петербург подрался с полицейским чином, да еще в придачу выбросил околоточного надзирателя в воды Днепра. Кстати, и силач он был отменный, посмотрите на его портреты – борец!
Драка кончилась арестом, после чего Куприн в сердцах написал прошение об отставке и ушел из армии в никуда. Теперь уж ни о какой свадьбе думать не приходилось. Лишившись жалования, Куприн был вынужден искать хоть какой-то заработок и вспомнил, что еще курсантом печатал свои рассказы в газетах и получал за эти опусы какие-то деньги.
Куприн с остервенением снял ненавистную форму и облачился в просторный халат штатского человека и тюбетейку (дома, конечно, не на улице); и не снимал уже до конца своей жизни.
Поначалу он стал репортером уголовной хроники в Киеве. Обладая природным бесстрашием души, он решался писать о таких скандальных делах, каких журналисты со стажем сторонились.
Заметим, что к своему писательскому дарованию он относился первое время почти что с брезгливостью, считая свои почеркушки всего лишь способом выживания. Он не морочил себе душу стать непременно гением русской литературы, чем были все же озабочены и Толстой, и Достоевский, и особенно Гоголь, писал легко, абы как - и набрал сразу такую мощь, что за считанные годы вышел в первый ряд русской литературы.
Отставной поручик написал в один прием несколько сотен рассказов, среди которых блеснули бриллиантами несколько, например, «Прапорщик армейский», «В цирке», «Белый пудель», «Конокрады» и незабываемая повесть «Олеся»… эта новелла до сих пор собирает почетные лавры, вспомним хотя бы блистательный дебют Марины Влади во французском фильме «Колдунья» снятом по повести Куприна. Дебют давний, но не забытый.
Тут нужно отметить еще одну черту дарования писателя: он любил душещипательные истории с привкусом цыганщины, вкусом классика не обладал, и потому стал быстро и жадно популярен среди читающей публики, особенно среди барышень. Некоторая доля хорошей пошлости (той, что предпочитает соблазнить читателя сюжетом, а не увлечь истиной) присутствует даже в самых лучших творениях Куприна, даже в таких шедеврах, как «Поединок» или «Гранатовый браслет». Если искать аналогии в литературе, то Куприну гораздо ближе Мопассан, чем Чехов или Бунин, с которым он в 1909 году разделил престижную Пушкинскую премию.
К тому времени он жил уже в столице, был женат вторым браком на племяннице писателя Мамина-Сибиряка, сестре милосердия Елизавете Гейнрих.
Нажив на литературе неплохой капитал, Куприн окончательно отбился от самодисциплины и, не привыкший с детства командовать самим собой, стал пить, жить по-гусарски и отлынивать под любым предлогом от рабочего стола. По легенде, домашние - с согласия классика – запирали его в кабинете на ключ, и так держали его без водки и закуси, в состоянии поста до тех пор, пока он не просунет под дверью готовый рассказ.
Порой такое добровольное заключение длилось неделю.
Между тем погода империи шла на грозу, и Куприн с оголтелостью анархиста ввязался в эту бучу сначала на стороне большевиков, после примкнул к эсерам, сначала подружился, а потом расплевался с Горьким, побывал на приеме у Ленина, где просил денег на издание своей газеты, а в конце концов, воспользовавшись походом Юденича на Петроград, вообще бежал за границу, во Францию, где оказался в пестрой толпе эмигрантов и обнаружил, что сделал большую глупость, потому что выяснилось, что он не может жить вдали от России среди «мадам и месью».
К этой поре талант его обмелел, а невзгоды и пошатнувшееся здоровье усугубили дело – Куприн практически исписался, хотя работал молниеносно и стал повторять по второму, а то и третьему кругу написанное прежде. Что, между тем, нисколько не мешало его издательскому успеху, потому что слава «плохого» Куприна среди читателей была выше, чем слава Куприна «первоклассного».
Советская власть в те годы, впрочем, как и всегда, была крайне озабочена своей репутацией на Западе и всерьез заманивала самые яркие имена русской культуры домой. Тут, пожалуй, наивысшим достижением Сталина стало возвращение Александра Вертинского в самый разгар войны с Германией в 1943 году, но уж и получил певец от щедрот властелина все что хотел.
Куприн вернулся в Советский Союз намного раньше, в роковом 1937 году, но с его головы не упало ни волоса, а на халат не опустилось и малой пылинки. Встретили Куприна с помпой, под литавры. Его последний год жизни окружили почетом, поддержали внушительными гонорарами за переиздания книг и похоронили с торжествами в августе 1938 года на легендарном питерском кладбище рядом с могилой Тургенева.
За прошедшие сто с лишним лет положение Куприна в русской литературе окончательно утвердилось – он причислен к разряду классиков, но на Олимп к божествам во главе с Толстым все ж таки не допущен. В любой другой литературе он был бы признан великим, хотя бы в той же французской, у нас же Александр Иванович Куприн остался писателем второго ряда, литератором средней руки, гением для влюбчивых девушек.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
