На прошлой неделе в передаче, посвященной Григорию Горину, несколько артистов по очереди читали его рассказ «Случай на фабрике №6». Читали неважно. Но не в этом дело.
Дело в самом рассказе и в его нынешних обертонах.
Рассказ, наверное, многие помнят. Хотя бы смутно. Деликатный мужчина, русский человек, для которого матерный язык – иностранный язык, попытался выучить его. И выучил бы, если бы не умер. Сослуживец его покрыл, а он не смог ответить, стал требовать извинений. Тот его послал… Ну, и сердце младшего технолога обувной фабрики №6 Евгения Ларичева не выдержало…
Комический случай с летальным исходом. Рассказ писан где-то в начале 70-х. Мат был тогда в обиходе, как фарцовка. Но на нелегальном положении. Как фарцовка. В том смысле, что вслух, в общественных местах было нельзя. Отягчающим обстоятельством считалось присутствие женщин и детей.
Сегодня описанный автором «случай» кажется совсем уж нелепым, если не сказать, фантастическим. Тем не менее, заслуживающим, все-таки, некоторого обдумывания в обстоятельствах новой социальной и политической разобщенности граждан РФ.
***
Насколько знаю, мат когда-то был своего рода сленгом в низовых слоях города, условно говоря, – в корпорации извозчиков, хлесткий язык которых отлично понимали усталые и ленивые кобылы.
Ретивые начальники и усталые подчиненные его усвоили без проблем, а затем и обогатили. Постепенно мат стал неотъемлемой и формообразующей частью мужской субкультуры, из берегов которой он выплеснулся. Брызги полетели в разные стороны
Для женщин, называвшихся некогда падшими, он тоже стал скоро родным языком.
Впоследствии и для морально устойчивых, порядочных женщин он перестал быть чем-то чужеродным. Пользоваться им, в смысле говорить на нем, поначалу они не решались, но понимать понимали, живо реагировали на непристойные выражения, не без удовольствия внимали анекдотам, в коих материально-телесные вещи назывались своими именами…
Проник он и в круг образованной публики, которая в личных дневниках и в частной переписке добавляла его перлы в качестве острой приправы. По вкусу.
Приправа приправой, но нецензурщина в той среде была к тому же знаком обостренной фамильярности и доверительной откровенности. Что примечательно, запретные слова даже в интимной переписке не писались полностью – только первая буква и затем – отточие.
Отточие тогда, как нынче, в век аудиовизуальных технологий, – запипикивание.
Письменная ипостась матерщины – отдельная тема. Поделюсь личным впечатлением детской поры. Помню, как наткнулся в романе Серафимовича «Железный поток» на написанное черным по белому – «говнюк». Напечатанным это слово смотрелось так странно, что мы в классе показывали его друг другу как неприличную, по тогдашним меркам, порнографическую картинку.
…Насколько помню, еще в 60-х годах прошлого века матерные выражения из дамских уст воспринимались, как нечто противоестественное или как нарушение какого-то очень категоричного табу. И еще – как последний писк женской моды.
…Насколько догадываюсь, сегодня нецензурное сквернословие стало почти легитимным, почти нормативным в школе, если не на уроках, то на переменках точно, и учителя, проходящие мимо матерящихся учеников и учениц, дневников не требуют, родителей не вызывают, и, что особенно, наверное, странно, уши не затыкают.
Мат сильно помолодел за последние годы и, кроме того, легитимизировался как выразительное средство едва ли не во всех видах художественной практики. Выяснилось, что без него и литература, и театр, и киенематограф в иных случаях не могут обойтись. Сначала он наличествовал по умолчанию. Или: в виде прозрачных эвфемизмов. У Солженицына в «Иване Денисовиче» в популярном слове из трех букв была заменена одна буква. Но то был явный компромисс художника с консервативной нормой литературного языка.
Теперь в худпроизведениях все неприличные слова присутствуют на бескомпромиссной основе.
В кино – тот же тренд. Памятен фильм «Председатель», где герой (артист Михаил Ульянов) просит колхозниц заткнуть уши, после чего произносит трехэтажный монолог, который мы вместе с теми, кто заткнул уши, не слышим, но по восхищенным взглядам остальных колхозников. догадываемся, что это – настоящее искусство.
Снимай Алексей Салтыков этот фильм в наши дни, артист мог бы сказать тоже самое прямым текстом и громко. Правда, это было бы не так выразительно в художественном отношении.
А как проиграл бы в том же отношении известный скетч Михаила Жванецкого «Рассказ подрывника», построенный весь на умолчаниях крепких слов…
Русский мат, стало быть, еще и великий Немой. Потому что понятен без слов.
Специалисты говорят, что он уникален в семье прочих языков. Нет ему аналогов по распространенности и практической эффективности.
Говорят, что в России без него работа не спорится, и дела не делаются.
Говорят, что он и есть наша специфическая нанотехнология. Что он стал в нашем отечестве универсальной коммуникацией, своего рода ненормативным эсперанто для людей разных поколений, по-разному образованных, из разных социальных ниш и т.д.
От соотечественников, обосновавшихся за пределами наших рубежей, приходится слышать, что и там он мало-помалу завоевывает признание и все чаще становится предметом научного интереса со стороны западных славистов.
Но, разумеется, верх триумфа этого языкового феномена – ЖЖ в русском Интернете. Особенно, когда между юзерами вспыхивает полемика по какому-либо пусть и самому незначительному поводу – политическому или бытовому. Или научному.
…Доживи младший технолог Ларичев до наших дней, ему бы, не пришлось бы обращаться за уроками сквернословия к великому матерщиннику Клягину.
Он бы легко освоил во всех тонкостях этот язык через общение со своими френдами.
Есть оборотная сторона победного шествия русской матерщины по материкам, странам и социальным стратам. Она теряет былую экспрессию, яркую выразительность по причине нормативности по факту.
Общественность уже не однажды выражала тревогу и била в набат, что мат обесценивается, беднеет, что он перестает быть искусным, изощренным, виртуозным, что он становится все более пресным, вялым и просто формальным.
Современному мату отборности не достает. Что-то надо с этим делать…
***
Почему-то припомнился Тургенев с его знаменитым стихотворением в прозе. Цитирую по памяти.
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский мат! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу».
Вот я и верю.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
