Дмитрий Косырев, политический обозреватель РИА Новости.
Каждый год, все с большей печалью, вспоминают эту дату причастные и непричастные к попытке госпереворота 19-21 августа 1991 года. Но вот что интересно: большого, заметного романа про русскую революцию, про 91-й год, нет. Есть про 1993 год. Леонид Юзефович, «Журавли и карлики», роман в прошлом году получил (заслуженно, мне кажется) премию «Большая книга».
А про 1991 год романа нет. И оперы нет. И оратории.
Почему?
Здесь можно вспомнить один очень уместный пример из истории русской литературы. «Войну и мир» Льва Толстого. Современники 1812 года романа про те события не оставили. Это сделал человек другого поколения, артиллерийский офицер граф Толстой, воевавший на следующей, провальной войне – в Крыму, в 1854-1855 годах.
Грустные размышления о проигранной войне навели на мысли о войне предыдущей, победной? А вот не совсем так. Да, первый замысел «Войны и мира» и вправду относится к 1856 году (закончена книга в 1869-м), но, оказывается, писать Толстой сначала собирался не про Кутузова с Наполеоном. А, говоря суконным языком отечественного литературоведения, он «хотел показать трагедию героя декабристского восстания, чья эпоха осталась в прошлом и который уже не сможет обрести себя в изменившемся обществе». Кстати, на роль эту, видимо, намечался Пьер Безухов.
Люди, чья эпоха осталась в прошлом. Люди, сметенные, как мусор, волной истории. Вот она, тема.
А действительно, что это такое было — 1991 год? Левада-центр фиксирует редкую устойчивость настроений россиян по этому вопросу. «Трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа» — в 1994 году так думало 27% опрошенных, сейчас – 36%. Всего лишь «эпизод борьбы за власть в высшем руководстве» — 53 и 43% соответственно. То есть «трагиков» стало больше, к ним перешла часть «нейтралов». Ну, и 8% сегодня считают 1991 год победой демократической революции, а 13% в замешательстве.
Отчего это наш народ так странно мыслит? А давайте посмотрим на проблему, скажем так, через призму очков Пьера Безухова. Человека, который чего-то хотел от своего времени и своей жизни – а получил…
Кто они такие, герои 1991 года? Сегодня видно, что люди, желавшие перемен, обновления, омоложения, очеловечивания, усиления страны по имени СССР – это несколько удивительных поколений, каждое из которых было – и это самое важное – образованнее и умнее предыдущего. Условно говоря, шестидесятники – семидесятники – восьмидесятники.
А ведь оказывается, что то был – если говорить о качестве людей – настоящий золотой век. В кино – Тарковский, Рязанов, Соловьев. В музыке – Градский, Цой, Гребенщиков. В литературе – ну, тут вообще список огромен. В гуманитарных науках… В театре… Да всех, оказывается, и перечислить невозможно.
Дело не в том, что сегодня на эстраде никто не стоит и в кино никто не снимается. Дело в уровне людей. А особенно – не знаменитостей, а просто людей с университетскими дипломами, уровень знаний среднего образованного человека в стране накануне 1991 года. Раза два приходилось видеть телевизионные игры, на которых эрудицию показывают люди той эпохи – и последующих. Контраст пугающий.
Энергия обновления, которую несла стране вызревшая внутри советской системы элита, была чудовищной силы. Идеализм их был всесильным. Да что там их – вот те же члены ГКЧП, Янаев, Крючков, Павлов, прочие, которые не побоялись пойти на госпереворот ради того, что считали спасением страны. И ведь не смогли отдать приказ стрелять по своим собратьям по духу, таким же идеалистам, только с противоположной программой. Надо бы им сказать, этим гэкачепистам: спасибо, что нас тогда не убили.
Но то, к чему привел путч августа 1991 года – вовсе не победа созревшей элиты. А как раз наоборот. Путч прорвал какие-то плотины, и лучших смело. Дело не в звездах 90-х – Ельцин, Собчак, Гайдар… их блеск мешает видеть то, что происходило ниже уровнем. Набежали неизвестно откуда жадные третьесортные человечки с весело-испуганными глазами. Начали воровать. И оттеснять то самое великолепное поколение: человечки знали, что та элита их и в курьеры бы не взяла. Таким шанс дает только очередная революция, и ненадолго. И началось: полууголовные «новые русские», разгон союзных учреждений, массовая катастрофа инженерной элиты с военных предприятий (Сколково хотите? – вот бы тогда его создать, только денег не было). Той волне «набежавших» – опять же, спасибо, что не убили. Хотя в 1993 году что-то ведь, помнится, было.
Думаете, дальше – хуже некуда? Всегда есть куда. В нашей революции возник совершенно побочный фактор – коллапс системы образования, который и в 80-е уже как-то ощущался. Ну, а те, кто получал институтские дипломы начиная с середины 90-х… Так пришла третья волна революции. Поколение компьютерное, но чудовищно безграмотное (по-русски без ошибок не пишет никто), стадное (чтобы быть одиночкой, надо ведь быть личностью), идеал – стать чиновником, и так далее. Планктон. Хотя – все равно люди, жить им как-то надо.
Тут никакой политики, это происходит само: я наблюдал одни те же процессы в двух банках, шести небольших компаниях, нескольких журналах и газетах. Выгоняют лучших, и особенно – поколения 91-го года. Берут худших, и прежде всего – руководить: идет отрицательный отбор средней элиты. Новички все заваливают. Компании закрываются. Журналы вроде выходят. Читать в них нечего.
«Мне холодно жить в этом мире, мой друг» – это Макаревич. «Научи меня петь вопреки всей надежде» – это Гребенщиков. Лучшие из поколения 91-го года. А ведь поют. И живут. И новая образованная элита все равно создастся – когда общество (даже коммунистическое) находится в спокойном состоянии, верхний слой элиты появляется, как сливки. «Спите себе, братцы, все придет опять» – это Окуджава.
Если подогнать хронологию к толстовской мерке (1869 минус 1812), то великий роман о 1991 годе родится в 2048 году. Итак, приезжает из ссылки декабрист Безухов с Наташей и детьми (а Толстой именно так хотел начать роман) и видит: нету его поколения. То есть одни живы и процветают, другие уехали, третьи ходят на Сенатскую площадь раз в неделю как в супермаркет… Скучно. Хотя Толстой написал бы интересно.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
