Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-Клуба, для РИА Новости.
Михаил Зощенко (10 августа - 115 лет со дня его рождения) - совершенно уникальная фигура в российской культуре прошлого века. Он был из романтиков, любил военную форму, обожал подвиги, добровольцем пошел на фронт в самом начале Первой мировой, получил три ордена за храбрость, дослужился до штабс-капитана, обе революции 1917 года принял на ура, был восхищен Лениным, воевал на гражданской войне. И вдруг стал злейшим сатириком советского образа жизни.
Зощенко разоблачил советского человека, высмеял его убогие идеалы, осудил его мораль, освистал революцию и вышутил Ленина.
Зощенко был сам удивлен такого рода метаморфозой и долго анализировал свои чувства, пытаясь честно понять: как такое могло случиться, как он стал отрицателем новой эры? Любил ли он царское время? Нет, его всегда возмущало разделение на богатых и бедных. Любил ли он русскую литературу Серебряного века, например, Блока? Нет, никогда он не любил Блока, нытика, клоуна гримас. Вся питерская литература той поры казалась ему пошлым позерством. Любил ли он женщин в шляпках из перьев? И женщин он тоже не любил: слишком капризны, томны, стервозны. В конце концов, обшарив умом все пережитое, Зощенко нашел только одно чувство из царской эпохи, по которому стоило тосковать - чувство грусти.
Еще меньше симпатий он испытывал к новой поре.
Приветствуя все социальные замыслы большевизма, отмену капитализма, культ равенства, упор на рабочий класс, Зощенко обнаружил, что прогресс упирается в животную природу обыкновенного человека, который по своей природе чаще мещанин, завистник, склочник, обыватель, хам. И, в конце концов, мещанин отменит революцию идеалистов.
Это мрачное открытие Зощенко воплотил в создании особого зощенковского стиля и зощенковского персонажа. Отказавшись от всей культурной роскоши русского языка, Зощенко свел своего героя до уровня подлейшего насекомого, а его язык - до малограмотного сленга.
И на таком языке стал писать один из самых блестящих людей прошлого века, человек тонкого ума и рафинированных ощущений.
Именно поэтому ему - эстету - удалось так мастерски носить литературную маску обывателя, который больше всего озабочен номерком в бане на голой ноге или, ухаживая за дамочкой, считает, как она лопает пирожные (а платить ему!) и, не выдержав третьей порции сладкого, лупит даму в театральном буфете прямо по роже.
- Почему соловей поет? - спрашивает девушка своего кавалера.
- Жрать хочет, потому и поет.
Эти диалоги типичны для прозы Зощенко.
У читателей он быстро приобрел славу, зато рулевая партия сразу почувствовала в писателе врага. Сталин долго терпел пересмешника, пока тот не написал серию рассказов о Ленине для детей.
Они вышли в свет перед самой войной, в 1940 году.
Внешне рассказы о Ленине безупречны, недаром они разошлись миллионными тиражами. Вот маленький Ильич раскокал в гостях графин, струсил, и не сознался, но после все-таки нашел в себе силы сказать о вине матери. Хороший мальчик! Или история о том, как Ильич мучил младшего брата Митю страшилкой о козлике, которого съели волки, и мучил так долго, что добился - Митя перестал бояться страшилки…
Если первая история еще хоть как-то документирована, и эпизод о графине есть в воспоминаниях сестры, то вся следующая «Лениниана» о хорошем человеке выглядит как изощренный гротеск. Рассказ о том, как Ленин ест в тюрьме чернильницы из хлеба, или о том, как Ленин всего за одну минуту бросил курить, или о том, как вождь никогда не стригся без очереди в парикмахерской, не плевал на пол, терпел грубости печника. Или о том, как Ленин, заметив, куда летят пчелы, быстро понял, в какой стороне находится дом пчеловода. Весь этот гомерический панегирик вождю, слепленный из восторженной лжи, производил пугающее впечатление на любого мало-мальски грамотного читателя.
Вот где терпение вождя лопнуло.
Но выход гневу он дал только после окончания войны.
Постановление ЦК партии от 14 августа 1946 о журналах «Звезда» и «Ленинград» ударило по двум самым заметным фигурам тогдашней литературы - Зощенко и Ахматовой. А вершиной разгрома стала речь главного идеолога тов. Жданова, посвященная детскому рассказу писателя «Приключения обезьяны» (который прежде был опубликован в журнале «Мурзилка», а затем перепечатан журналом «Звезда»). Это смешной рассказ о том, как немецкая бомба попала в зоосад, откуда сбежали разные звери, и в том числе мартышка, но мартышка не погибла, потому что она не стала стоять в очередях за едой, а просто бежала по головам очереди к прилавку и хватала все что попало. Так она выжила в годы войны и сейчас счастливо живет у пионера Бори, не ворует, ест ложкой и подает всем ребятам пример.
Жданов назвал писателя «трусом, подонком и мерзавцем».
После чего писатель был исключен из Союза писателей СССР и лишен всяких средств к существования. По слухам, он подрабатывал сапожником.
Закат жизни Зощенко был истинно печален, и он сполна испил того самого чувства, о котором жалел после революции.
Но прежде чем ставить точку, нельзя не сказать о его лучшей книге, «Перед восходом солнца».
Эту книгу Зощенко писал восемь лет, и закончил в 1943.
Если кратко - Зощенко описал опыт самолечения от психической травмы… дело в том, что писателя стали мучить сны о нищете, о том, как он стоит с протянутой рукой, как в окна стучат нищие, преследуют на улице. Зощенко был уже на грани самоубийства, но смог справиться с паникой и найти источник тревоги.
Вот он!
…После смерти отца мать берет мальчика с собой, чтобы разжалобить его превосходительство художника Павла Петровича Чистякова, под началом которого отец Зощенко, художник, служил в петербургской Академии Художеств. От сановника зависит размер пенсии вдове и ее сыну. Швейцар пускает просителей в прихожую, где они целый час ждут, пока его малое величество, брюзгливый старец, соизволит выйти к просителям.
- Мама, он плохо с тобой разговаривал, - дуется мальчик. - А на меня даже не взглянул.
- Что делать, Мишенька, мы от него зависим, - мать плачет.
А ведь господин Чистяков был поклонником передвижников. Любил промокнуть глаза перед полотнами с униженными и оскорбленными. Но тут ведь ни колорита, ни рисунка, а всего лишь живая вдова с сыном с протянутой рукой. Вот из этого детского переживания, - мы нищие! - и потянулся кровавый ручеек тревоги, который, в конце концов, превратил жизнь писателя в ночной кошмар.
Делая мысленную операцию на собственном подсознании, Зощенко невольно вступил в сдержанную полемику с Фрейдом и, по сути, отверг его апелляции к сексуальным корням любого психоза. Истоки фобий Зощенко увидел в ложной картине мира, которую принимает за истину мозг, пораженный несправедливостью социального мироустройства. Все болезни психосоматической сферы писатель узрел в негодной жизни и ночных попытках своей души исправить мировую несправедливость.
Психозы (и революция в том числе) есть болезни русской ментальности, тайно резюмирует Зощенко.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
