Скандал вокруг Михаила Плетнева, которого власти Таиланда обвиняют в растлении несовершеннолетнего, как и многие подобные дела, прежде всего ставит вопрос нормы. Какое поведение допустимо и ненаказуемо в обществе, государстве, религиозной общине? Когда только стало известно, что народный артист Плетнев, лауреат госпремий, член совета при президенте РФ по культуре и искусству, основатель Российского национального оркестра, стал фигурантом сомнительного дела – сразу послышались голоса: «Да ладно, что вы прицепились к пианисту! Будто вы не знаете, зачем европейцам нужен Таиланд! Все едут за этим, и он поехал – что он не человек?».
В самом деле, секс-туризм давно стал одним из символов юго-восточной Азии. А с выходом книги Мишеля Уэльбека «Платформа» (2001) этот вид досуга был введен в пространство литературы и стал еще более привлекательным – и как будто уже не таким порочным. Конечно, растление детей и сексуальные приключения, которые привлекают европейцев в Таиланд – совсем не одно и то же. Тут, судя по всему, на обвинителей подействовал масштаб личности Плетнева: великому человеку – великое злодейство. Хочется верить, что судебное преследование Плетнева – не часть какого-то зловредного плана, ведь, как известно, это уже не первая попытка обвинить музыканта в причастности к детской порнографии и проституции. Если кто-то упорно, на протяжении двадцати лет пытается оговорить музыканта, у него должны быть серьезные причины. Но вне зависимости от того, виновен народный артист или нет, многие готовы заранее простить – за прошлые заслуги –слабость гения. Защитники Плетнева вспоминают Жана Жене, уголовника и трубадура гомоэротики, которого буквально за шиворот, устроив большой скандал, вытащил из тюрьмы его поклонник Жан Кокто.
Вспоминают Параджанова, осужденного в советское время за мужеложество и тоже освобожденного под давлением культурного сообщества (письма протеста подписали Феллини, Годар, Висконти и др.). Вспоминают, наконец, о Петре Ильиче Чайковском, тоже не особо скрывавшем свою гомосексуальность. Больше того, нечаянные слова критика Татьяны Давыдовой, написавшей про Плетнева: «Чтобы играть Чайковского так, как играет Плетнев, надо быть Чайковским в прошлой жизни» сейчас зазвучали как-то совсем по-новому. Оправдания звучат, честно говоря, не очень убедительно,– разница между ребенком и взрослым человеком очевидна, но непрошенные защитники Плетнева ссылаются на античный опыт и снижение возраста сексуальности, спровоцированное масскультом.
Конечно, и Жене, и Параджанов и еще сколько угодно известных имен со схожими пристрастиями – теперь часть истории. Их уже не получится очернить ни «скандальными открытиями» в биографиях, ни взвешиванием на атомных весах каждой буковки их книжек и каждого сантиметра кинопленки в поисках чего-нибудь предосудительного. С живыми творцами все гораздо сложнее. Прощать уголовные преступления (если только они доказаны) выдающимся людям – норма скорее феодального, чем демократического общества. Талантливый художник-щипач или, скажем скрипач-поджигатель, при всей своей значимости, все же опасен для общества.
Но и судить по уголовной статье людей, которые пытаются, рискуя свободой, поддерживать культурные процессы в своей стране – никак не может считаться демократической нормой. Арт-деятели Ерофеев и Самодуров собирают свидетельства существования цензуры в российском обществе, придумывают и организуют выставку, терпят нашествие решительно настроенных граждан, выслушивают обвинения в провокации – и после этого еще вынуждены отвечать перед судом за свою работу чуть ли не как террористы.
На сегодняшний вечер запланирован митинг в поддержку обвиняемых. Еще через несколько дней состоится суд, сам факт которого тоже никак нельзя признать нормальным для демократической страны. Естественно, за этой историей наблюдают сотни тысяч глаз не только россиян, но и иностранных журналистов, правозащитников и простых, но весьма удивленных граждан. Если чиновникам, ответственным за образ страны, все еще важна наша международная репутация, им стоило бы поторопиться и успеть отменить суд над Ерофеевым и Самодуровым, принести извинения перед профессиональным сообществом и дать карт-бланш на организацию любых выставок.
В противном случае иностранные наблюдатели могут решить, что Россия несколько отклонилась от траектории демократического развития. Это мы, находясь внутри, можем позволить себе размышлять об «особом пути» страны, а там, за границей, этих тонкостей не чувствуют. Там увидят вот что: какие-то националисты из «Народного собора», наследники запрещенного «Русского национального единства», пытаются посадить в тюрьму двух арт-деятелей, организаторов выставки, которая «Народному собору» не понравилась. Сама выставка была организована таким образом, что для того, чтобы увидеть в ее экспонатах что-то предосудительное, надо было сильно постараться: картины были спрятаны за ширмами с глазками. Нагибаться ли и глядеть ли в глазок – свободный выбор зрителя. И все-таки активисты «Народного собора» взяли на себя труд сходить в Сахаровский музей, приложиться к глазку и даже сфотографировать работы, хотя это было запрещено. А потом выложить картинки в сеть и организовать флэшмоб по сбору заявлений в прокуратуру на Самодурова и Ерофеева.
«Ну, мало ли в Москве городских сумасшедших, – может подумать сторонний наблюдатель. – Их повсюду сколько угодно». Да, всем смешно, все понимают, что пытаться повесить на произведение искусства обвинение в разжигании межрелигиозной ненависти абсурдно, однако организаторам выставки по-прежнему грозит реальный тюремный срок. Художники с мировыми именами написали письмо президенту. Ерофеев написал патриарху. Галерист Марат Гельман пообещал повторить выставку в том случае, если его коллегам все-таки вынесут обвинительный приговор. Все ждали хоть какой-нибудь реакции властей – и вот недавно ответ был получен. Это был ответ церкви.
Нет, РПЦ не отреклась твердо и недвусмысленно от националистической организации «Народный собор», взявшейся представлять интересы всех православных. Церковь не удивила всех, неожиданно проявив адекватность и понимание ситуации. Церковь повела себя ровно так, как она привыкла действовать: строго-снисходительно, с осознанием собственной власти и призвания окормлять российских подданных.
Руководитель пресс-службы патриарха Московского и всея Руси РПЦ Владимир Вигилянский призвал суд к снисхождению и милосердию к организаторам выставки. «Требования прокурора мне кажутся чрезмерными для нашего общества, неоправданными и, возможно, даже вредными. Церковь всегда призывает к милости к падшим, к снисхождению, милосердию» - заявил отец Владимир. Такую духовную щедрость от священника, конечно, надо поприветствовать, только хочется спросить – есть ли у церкви моральное право ставить себя над «падшими» искусствоведами и чего стоят эти призывы к снисхождению, когда во власти РПЦ просто остановить это странное судопроизводство?
Есть право говорить об оскорблении чувств верующих у церкви, которая в своем богослужении использует такие выражения, как «пагубное соборище богомерзких, лукавнующих богоубийц сонмище» по отношению к представителям иудейской конфессии? Называет их «людьми злочестивыми и беззаконными», «убийцами праведников»? Есть у такой церкви моральное право что-то говорить о разжигании розни, а потом призывать суд к милосердию? Я прекрасно понимаю, что приведенные строчки можно толковать сколь угодно либерально, но почему тогда нельзя толковать с «милосердием и снисхождением» современное искусство? Или просто – держаться от него в стороне, без нужды не оскорбляясь и не милосердствуя? Почему светские люди, часто выдающиеся и с кристально чистым прошлым должны принимать снисхождение организации, иерархи которой до сих пор не принесли покаяния за сотрудничество с КГБ, как это сделал, например, румынский патриарх Феоктист?
Было бы здорово, если бы церковь для начала занялась решением внутренних проблем – особенно тех, которые связаны с ее советским прошлым. Это бы принесло ей больше популярности, чем попытки влиять на развитие современного искусства. Во власти – и обязанности – церкви давать своим верующим рекомендации посещать богоугодные выставки и воздерживаться от сомнительных. Но право диктовать художникам, что им рисовать и выставлять, а что нет – скорее норма Стоглавого собора, чем Конституции.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
