Ольга Галахова, театральный критик, главный редактор газеты «Дом актера» специально для РИА Новости.
Весь июнь в Неаполе проходит театральный фестиваль. Право проводить этот теафорум город выиграл у множества других, включая даже Венецию. Фестиваль призван, по всей вероятности, решать самые разные задачи. Один из крупнейших городов Италии с миллионным населением должен быть привлекателен не только для туристов, но и для культурного мирового сообщества.
Есть и свой внутренний посыл в том, что именно Неаполь утверждается в правах как один из культурных европейских центров. Этот фестиваль поддерживается и государством, и местной властью, поскольку важно сформировать положительный имидж итальянского города на юге страны. Наконец, как у любого фестиваля, так и у теафорума в Неаполе, существует собственно театральная задача: с одной стороны, показать мировые достижения сценического искусства, с другой – свои собственные, поэтому значительную часть афиши, что естественно, составили спектакли, привезенные на фестиваль из разных городов Италии.
Открывал фестиваль спектакль «Липсинг» Роббера Лепажа (Москва, благодаря чеховскому фестивалю, видела эту работу в прошлом сезоне), закрывать фестиваль будет Токийский балет, а в середине безусловной точкой кульминации стал показ спектакля «Бесы», поставленный Питером Штайном с итальянскими актерами, который идет одиннадцать с половиной часов.
В предместье Неаполя в ангаре выставочного комплекса шел этот театральный марафон немецкого режиссера, живущего сейчас в Италии, и который, как известно, не любит коротких высказываний. Наша театральная публика помнит его постановку «Орестеи» с русскими актерами, которая шла восемь часов, «Фауста» Г ете сам бог велел Штайну ставить также как многочасовое эпическое полотно.
Есть своя предыстория и у последней постановки по роману русского классика. В кулуарах фестиваля рассказывали, как шла эта работа над романом Достоевского. Сначала Штайн взял инсценировку «Бесов» Камю, но, будучи сам филологом, он, работая с текстом романа, расширял и расширял инсценировку сначала до четырех часов, потом до шести и т.д. Такой подход не встретил взаимопонимания со стороны туринского продюсера. Штайн с актерами стал репетировать у себя в поместье, где он выращивает оливки и производит оливковое масло, и премьерные показы состоялись там. Сейчас спектакль «Бесы» уже расписан на ближайшие месяцы с турами по всей Европе.
Так совпало или было продумано организаторами, но в афише фестиваля в течение одной недели можно было увидеть два спектакля по романам Достоевского: один – Штайна, другой по роману «Преступление и наказание», поставленный Сильвией Гарбуджино и Гаэтано Вентрильо.
Было бы некорректно сравнивать масштабное зрелище Штайна с камерной постановкой неаполитанских актеров. Однако эти спектакли объединяет проза Достоевского и потому интересно не столько сравнить, сколько соотнести векторы двух сценических высказываний.
Штайн ставит «Бесов» Достоевского как текст, обращенный ко всему миру, со знанием того, что все предвидения русского мыслителя не только сбылись, но имели мрачные повторения в политической жизни ХХ века. Увы, нет никакой защиты от «бесов» и в новейшем времени, если общество не осознает, что разгул бесовщины начинается именно тогда, когда человечество отказывается от культуры, устоев и впадает в опасную анархию, в безответственную фразеологию об абстрактной свободе.
В известной степени «Бесы», поставленные Штайном сегодня, звучат полемично относительно его же размышлений, выраженных в «Орестее». Античная трилогия Эсхила обладала посылом, направленным Штайном в наше общество девяностых, в котором немецкий режиссер словно предупреждал, что зарождение и становление демократии - это тяжелый процесс, который потребует от граждан терпения и мужества. Прийти к демократии, к гражданскому обществу очень непросто, а прежде чем сделать шаг от архаики к цивилизованному социуму потребуется большая последовательная интеллектуальная работа.
В «Бесах» угадывается другая тревога. Что может случиться с обществом, если это самое общество в поисках лучшей доли впадет на этом пути в анархическое своеволие, в бунт, который уже некому будет удержать, поскольку, проявляя опасную толерантность к вызову «бесов» сильные мира сего сами впускают их на территорию, обреченную впасть в одичание.
В антрактах между частями итальянцы вспоминали об опыте «Красных бригад», немцы об Ульрике Майнхоф и Фракции Красной Армии в Германии, находя общее в этом опыте европейского подполья ХХ века с русскими «бесами» ХIХ века, хотя Штайн не осовременивает Достоевского, не делает никаких усилий по внешней актуализации. Сохранен стиль в костюмах, предельно просты и лаконичны декорации. Расстелили ковер – гостиная, расставили стулья – прием гостей, а небольшой подиум, на авансцене, напоминающий мост, по которому проходят герои Достоевского и сам автор, отсылает к Петербургу.
Однако зал смотрит спектакль затаив дыхание, поскольку отчетливо ясно, что перед нами не просто разворачивается скрупулезная и тщательная постановка, а ведется напряженный диалог со зрителем о настоящем и будущем современной Европы.
Неаполитанцы ставят «Преступление и наказание» как сугубо частную историю, даже не итальянскую, а именно неаполитанскую. Раскольников, Соня, Порфирий Петрович, Свидригайлов связаны не с кварталами Петербурга, а с неаполитанскими улицами, подвалами, тратториями.
«Преступление и наказание» идет в два вечера и только для тридцати зрителей. Собственно сам город и является декорацией спектакля, но не туристический, с узкими улочками, над которыми нависают дома с балконами. Стайку зрителей сначала ведут в тратторию, в которой рассаживают за столиками. На столах вино, бутерброды с помидорами, сыр. Завязывается общение. К примеру, за нашим столиком оказывается педагог, узнав, что я из России, она говорит со мной не о Достоевском, а Выготском, работы которого для нее классика педагогики. Слышится итальянская, английская, французская речь, милое воркование.
Вдруг открываются легкие двери кабачка, и входит сначала певичка, услаждающая своим искусством грубую публику трактиров, а с нею свита завсегдатаев, затем появляется Мармеладов, его играет актриса, и она обращает свой длинный монолог к Раскольникову, который тоже оказался здесь, среди нас. Из окна траттории высвечивается на соседней стене дома Образ Девы Марии, украшенной безыскусно цветами, с горящей лампадкой. Я спросила у своих соседей, так всегда или специально к спектаклю. «Так всегда», - улыбнулись в ответ неаполитанцы.
Действие спектакля будет перемещаться по кварталам Неаполя. Мы остановимся на углу, где увидим представительницу древнейшей профессии. Затем пройдем к дому, где будет играть небольшой оркестр (он потом то и дело будет сопровождать нас в нашем походе), после него – к дому, где живет старуха–процентщица и где удары барабана возвестят о преступлении Раскольникова. Затем мы окажемся в подвале, в котором Соня и Раскольников будут вести свой напряженный спор, а потом вернемся в театр, на сцене которого продолжится уже вполне традиционный спектакль.
Добавят создатели спектакля и свой сугубо итальянский акцент, уподобив допрос Раскольникова Порфирием Петровичем (его играет снова та же актриса, что и Мармеладова, и Соню) итальянской commedia’ dell arte.
Проводя нас по кварталам Неаполя, встраивая прозу Достоевского в узкие улочки и дома, близко смотрящие друг на друга, с развешенным бельем на балконах, с мусором на тротуарах, создатели спектакля словно хотят сказать, что никуда не ушел мир униженных и оскорбленных и что герои Достоевского живут здесь и сейчас
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
