11 июня исполняется 40 лет со дня смерти Александра Федоровича Керенского, министра-председателя Временного правительства, одного из самых трагических персонажей русской истории. В советские учебники ему суждено было войти в карикатурной роли беглеца, спасающегося от петроградских красногвардейцев в женском платье. Модные нынче поклонники националистической конспирологии упирают на факт его членства в масонской ложе «Великий Восток народов России». На этом основании они обвиняют его в организации развала политического и хозяйственного механизма России еще до октябрьского большевистского переворота.
Развал - это исторический факт, хотя, конечно, он не был со стороны Керенского сознательным. Кто знает, как управлять Россией гуманными, демократическими методами? А Керенский хотел именно этого. Уже после революции, в 1920 году, он радуется в эмигрантской статье тому факту, что какой-то из дальневосточных комитетов Учредительного собрания, еще не уничтоженный большевиками, отменил на контролируемой им территории смертную казнь.
Идеализм, маниловщина, неприменимая к реальной жизни? А расстрелы и самосуды, обрушившиеся на Россию и со стороны большевиков, и со стороны отвергнутых Керенским режимов Колчака и Деникина - они разве привели к счастью или хотя бы к стабильности? В итоге все эти режимы пали - и колчаковский, и деникинский, и даже большевистский. Правда, кончины последнего не удалось дождаться даже такому долгожителю, как Керенский (он установил для своего времени абсолютный рекорд по продолжительности жизни после ухода от власти, прожив после краткого правления в 36-летнем возрасте еще долгих 53 года). Пережив Керенского, советский режим, однако, так и не достиг обещанной стабильности - даже пресловутый застой оказался лишь продолжительным затишьем перед мощнейшим системным кризисом.
Так что не надо лепить из Керенского «вертлявого пострела», как это делал в своей гениальной, но подхалимской поэме Владимир Маяковский. Идеалист по убеждениям, Керенский не был наивным человеком и многие вещи в России и мире предвидел на сто лет вперед. Но сначала - несколько слов о биографии, подлинной и вымышленной.
Истории с костюмом медсестры и масонским заговором относятся к разряду апокрифического «черного пиара» в народном стиле, вроде растопчинских афиш 1812 года. Не было бегства в женском платье. Был выезд из Зимнего, а потом - из Гатчинского дворца под прямой угрозой ареста местными большевиками. Какова была бы судьба Керенского, останься он в Петрограде, продемонстрировали два других министра Временного правительства, Шингарев и Кокошкин, убитые матросами в тюремной больнице через несколько недель. Что же касается историй о «всесильном» масонстве, то, судя по запискам членов «Великого Востока», и февральская, и октябрьская революции 1917 года стали для них полной неожиданностью. «Революция застала нас врасплох,- жаловался глава Верховного Совета «Великого Востока» А.Я.Гальперин. - Растерянность среди нас была просто фантастическая. Собраний Верховного Совета в первые дни революции не было». Хороши заговорщики…
1917 год разделил жизнь Керенского надвое. Тридцать шесть лет в России и пятьдесят три - за границей, большей частью в США и Англии. Жизнь в России была тяжелой. Выбранная еще на студенческой скамье стезя - адвокат-защитник на политических процессах - и теперь остается одной из самых опасных профессий в России. Были и строгие предупреждения, и даже краткие пребывания в тюрьме. Головокружительный карьерный взлет в 1917 году продолжался лишь несколько месяцев и стоил разрыва с семьей - женой и двумя сыновьями.
Жизнь за границей тоже не оказалась легкой, в ней была, прямо по Лермонтову, - и месть врагов, и клевета друзей. Врагами были и советские чиновники от дипломатии и истории, и сторонники «силовых» методов управления Россией в эмигрантской среде. Друзей было очень мало. Но Керенский не пошел по протоптанному ныне пути пренебрежительного фырканья в адрес «недоросшего» народа. До конца жизни он верил в Россию, жил ее успехами и поражениями, радовался победе над нацизмом, превращению в ядерную державу, росту образования. Переселившись в Америку, он, в отличие от многих «новых американцев», отказывался говорить «у нас в Нью-Йорке», предпочитая - «у нас в России». Ловил каждую новость, каждую живую статью из советской печати. Правда, верность эту на родине некому было оценить. Только Генрих Боровик с тридцатилетним опозданием сочувственно рассказал о своей встрече с нью-йоркским мечтателем в середине шестидесятых, да редкие слушатели иностранного радио могли услышать его речь «Россия придет к свободе» в последнем для Александра Федоровича 1970 году.
Керенскому заслуженно или незаслуженно суждено было стать козлом отпущения для левых и правых. Монархисты и националисты обвиняли его в разрушении государства, в мягкотелости по отношению к большевикам, в отдаче помещичьих усадеб на поток и разграбление мужикам летом 1917 года. Советские историки не могли простить строго противоположное - продолжение первой мировой войны, разгром попытки большевистского переворота в июле 1917 года и промедление с земельным вопросом.
Определенный смысл в этих обвинениях есть. Керенский не оказался сильным политиком. Сильным в смысле - способным удержаться у власти. В двадцатом веке политические долгожители, как правило, плохо говорили и неинтересно писали. Достаточно вспомнить Брежнева, Шеварднадзе, финского президента Кекконена, почти тридцать лет державшего власть в стране. Читать их воспоминания можно только под угрозой исключения из комсомола в каком-нибудь 1979 году. Керенский говорил хорошо и писал интересно. И, похоже, - искренне. Наверно, поэтому и слетел. Чтобы удержаться у власти, нужно «держать карты к орденам», не показывать своих козырей, врать и говорить толпе, что она хочет. Керенский, вопреки распространенному убеждению, не всегда стремился угодить аудитории. Вот он обращается к делегатам с фронта 29 апреля 1917 года: «Товарищи, вы умели 10 лет терпеть и молчать. Вы умели исполнять обязанности, которые налагала на вас старая ненавистная власть. Вы умели стрелять в народ, когда она этого требовала. Почему же у вас теперь нет терпения? Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?»
Керенский не хотел править рабами - ни взбунтовавшимися, как в период правления Ленина, ни успокоившимися, как впоследствии при Сталине. Может быть, поэтому из него и не получился лидер крестьянских масс, которым он всегда искренне сочувствовал и хотел помочь. Правда, не состоявшись как политический менеджер, он проявил себя как политический мыслитель, и это видно из замечательного сборника его выступлений «Дневник политика», собранного историком Тимофеем Прокоповым в 2007 году для издательства «Интелвак».
Чтение этой книги иллюстрирует высказанную уже выше мысль: будучи идеалистом по убеждениям, Керенский не был наивным человеком. Еще в начале двадцатого века он предвидел ход мировой политики вплоть до сегодняшнего дня - закат европейских империй и гегемонию США, подъем Азии и нежелание западного мира принять в свой состав даже «дебольшевизированную» Россию. Отсюда - вполне оправданная теперь радость Керенского в конце сороковых по поводу создания российскими учеными атомной бомбы. «С госпожой атомной бомбой никто не тронет»,- радовался этот человек за страну, где само имя его могло упоминаться только в негативно-карикатурном контексте.
Прозрения у Александра Федоровича случались не только во внешней, но и во внутренней политике. Не стоит забывать: Керенский был лидером одного из первых в России правящих Советов рабочих и солдатских депутатов. Отсюда - трепетное отношение к местным парламентам и неприятие того, что с ними сделали большевики:
«На самом деле самовластие народных комиссаров не только антидемократическое, оно в то же время - антисоветское,- пишет Керенский в цикле статей «Издалека» в 1921 году. - Большевики ведут на деле наиболее деспотическую политику. Они разгоняют один за другим местные советы, подозреваемые во враждебности правительству. Члены Советов - это не парламентарии, не свободные представители народа, а простые чиновники. Каждый из них приписан к какой-нибудь административной комиссии, где, исполняя ту или иную вполне определенную роль, он подчиняется директивам, даваемым комиссарами, облеченными всей полнотой власти».
В этом отрывке - разница между советской «общественной работой» и реальным гражданским обществом, настоящим парламентаризмом. Превращение депутата в чиновника, а парламента - в «приводной ремень» в русской истории повторялось несколько раз. Опасность повторения такой ситуации остается и в будущем. Неправда, что история ничему не учит - в России история циклична именно из-за нежелания извлекать из нее уроки. Эти дурные циклы и хотел в свое время поколебать Александр Федорович Керенский.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
