Очень хочется победить. Получить золотую медаль на чемпионате по футболу, хоккею, бобслею, армрестлингу или метанию мобильных телефонов. Стать мисс мира, страны, города, деревни, ЖЭКа №5. Пролезть на пьедестал хоть тушкой, хоть чучелом, хоть Димой Биланом. «Поколение пораженцев должно уйти!» - учит нас главный лидер кремлевской молодежи Василий Якеменко, и этот клич щекочет нам пятки почище любого допинга. Быстрее ногу, выше бюст, сильнее мускул! Но Запад почему-то все не хочет восхищаться.
А кем он, Запад, восхищается? Для собственных широких масс у него есть свои «аншлаги» и биланы, но широкие западные массы по привычке требуют original, то есть подлинник, а потому наши аналоги не берут. А западная интеллигенция Россией интересуется, но предпочитает пораженцев.
Вот и в этом году она наверняка отметит новыми провокациями два писательских юбилея. Оба автора признаны всем миром, прославили Россию, но почти ничего не писали о победах. Один умер 100 лет назад, и звали его Лев Николаевич Толстой. Написал пораженческий пасквиль «Севастопольские рассказы», где в ложном свете представил российское офицерство, выдавал нетипические случаи за типические и проповедовал братание с противником. Кроме того, романтизировал исламских боевиков в повести «Хаджи Мурат». Второй писатель 100 лет назад родился, и звали его Александр Трифонович Твардовский. Долго скрывался под личиной партийца и комсомольца, но потом все-таки раскололся. Сначала вроде так, ничего, просто раскисал в рамках социалистического выбора. Задавался какими-то абсолютно неуместными вопросами:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они – кто старше, кто моложе –
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же…
Что, собственно, все же?.. Ну-ну, договаривайте! Ага, прививание самому себе и всем нам чувства вины, комплекса неполноценности, а там уже и до пересмотра итогов всего советского периода недалеко! А-а-а, кстати, вот тут мне подсказывают, что автор – сын кулака, отправленного в места не столь отдаленные в рамках перевода деревни из автономного учреждения в бюджетное:
В краю, куда их вывезли гуртом,
Где ни села вблизи, не то что города,
На севере, тайгою запертом,
Всего там было – холода и голода.
Не далеко ушел от Твардовского и граф Толстой. В своих «Севастопольских рассказах» он зовет читателя в совершенно непригодную для показа по федеральным каналам операционную, где «доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутации». Там, обещает он вам, вы «увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении – в крови, в страданиях, в смерти».
Нет-с, увольте, мы уж лучше как-нибудь по старинке, с гарцующими генералами. Только вот почему этим Запад не восхищается?! Завидует, наверное… А может, не завидует, а реально хочет чего-то другого? Не победного, не рекламного, а – серьезного, честного, для души? Вот я недавно читал воспоминания бывшего американского посла в Москве в победных сороковых, Джорджа Кеннана. Он умер недавно в США, перед смертью выступал против расширения НАТО на восток и изоляции ельцинской России. А в сороковые годы имел наглость высказать сомнения насчет способности сталинских прокуроров достойно представлять русский народ на Нюренбергском процессе. Так вот, в своих воспоминаниях в оправдание этой своей антироссийской позиции этот самый Кеннан написал следующее:
«Я испытываю глубочайшее уважение к тем путям геройства и страдания, которыми русский народ искал выход от деспотизма к идеалам человеческого достоинства и общественной ответственности. Я не знаю другого народа, который был бы более чувствителен к нравственным ценностям, который больше бы сделал для того, чтобы в наше трудное время выяснить для себя и для других главные, конечные вопросы социальной и политической этики. Прежде всего он сделал это в своей литературе, через беспощадную серьезность содержащихся в ней философских споров».
Вот, оказывается, чего им нужно… Философских споров… Ну, с этим сложно. Мы как-то больше насчет пива с дымком. Нас к этому с детства приучают. Хотя, впрочем, пиво с дымком философским спорам предпочитает абсолютное большинство граждан любой страны, в любую эпоху. Не они определят лицо этой страны и этой эпохи. Определят – любители «беспощадно серьезных споров», которыми когда-то были и Солженицын, и Твардовский. Любители таких споров в России почти всегда живут на экзистенц-минимуме. В своих недавно опубликованных дневниках шестидесятых годов Твардовский пишет, как отвозил гонорар Корнею Чуковскому, а тот даже и не узнал никогда, что вопрос с этим гонораром решался голосованием, и если бы не его, Твардовского, голос, так бы и остался Чуковский без денег.
В том, чтобы напоминать писателю, что получаемые им деньги – это великая милость от «начальства, день и ночь пекущегось о нас», преуспели и социализм, и капитализм. Но решать вопрос о писательском гонораре голосованием – это было советское ноу-хау. До логического завершения его довел комсомольский вождь, сказавший о написавшем «Доктора Живаго» Борисе Пастернаке, что тот «нагадил там, где он ест». Нагадил, очевидно, тем, что перевел на русский язык половину произведений Шекспира и Гете, тем самым дав путевку в жизнь поколению уподобляющихся Гамлету пораженцев. Комсомольский вождь к Шекспиру имел иммунитет по причине сельского происхождения. Сейчас же – поколение победителей защищено еще лучше: подрастают ребята, которые вам скажут, что братья Гримм – это поп-группа, а про Шекспира так ничего и не узнают, если его вдруг не захочет экранизировать для фестиваля в Каннах Никита Михалков.
А все-таки скажите – ну почему Запад так не любит нашу патриотическую массовую культуру? Почему даже те деятели популярного жанра, которые ему нравятся, - Зощенко, Райкин – все сплошь очернители? Скажете, не очернители?! Помните, у Райкина – наш товарищ в музее стал чистить селедку на Аполлоне Бельведерском? Смешно, но разве нет и теперь людей, причем порой весьма чиновных, которые уверены, что «он без селедки две тысячи лет стоял, так пусть с селедкой хоть полчаса постоит»? И открывают в греческом зале селедочную. И вот уже даже змей под Георгием Победоносцем на памятнике от Церетели оказывается похож на нарезанную на кусочки селедку. А герой Зощенко, этот самый ранимый и принципиальный из всех мещан, который из-за двадцатикопеечного стакана «ежели его характер задет, может до трибунала дойти»? Это разве не карикатура на то мелко-мещанское понимание правозащитной деятельности, которое нам пытаются навязать? Смешно, смешно, но почему так хочется плакать? Наверно, эти пораженцы-писатели и у меня вызвали чувство вины и комплекс неполноценности. И я больше не хочу побеждать на чемпионатах и эстрадах. Не ждут нас там, не ждут! Ждут на конкурсе лириков-пораженцев, журналистов-очернителей, страстотерпцев-правдоискателей. Но туда уже мы не хотим. Или, вернее, не хочет начальство, «день и ночь пекущеесь о нас».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
